Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910-1918 - Джордж Уильям Бьюкенен

Я многое могу простить женщине, на которую обрушились такие ужасные несчастья: во время большевистской революции она потеряла мужа и сына – красивого и талантливого молодого человека. Я глубоко ей сочувствую. Но и мне выпало горе, и я не могу простить ее бестактность, когда она обвиняет мою покойную жену в том, что она sans la moindre pudeur (без малейшего стыда – фр.) отвернулась от потерпевших крушение друзей. Моя жена не отворачивалась ни от кого, кто нуждался в помощи или сочувствии. Она бы, возможно, была бы жива до сих пор, если бы с самого начала войны до последних дней тяжелой болезни не перенапрягала свои силы, оказывая помощь русским людям, к каким бы классам общества они ни принадлежали, – и раненым солдатам, и беженцам, оставшимся без средств к существованию.

Поскольку княгиня Палей приводит конкретный случай и обвиняет меня и мою жену в том, что мы отвернулись от наших бывших друзей великого князя Кирилла Владимировича и его жены, великой княгини Виктории, я расскажу, что же произошло на самом деле. Сразу после революции, в одной из первых наших бесед, Милюков высказал мне и французскому послу пожелание, чтобы мы воздержались от встреч с членами императорской семьи. Я сразу же сказал ему, что не могу выполнить его просьбу. Многие члены императорской семьи были со мной очень любезны, и теперь, когда они лишились своего положения, я не могу повернуться к ним спиной. Кроме того, я напомнил ему, что великая княгиня Виктория[86] – британская принцесса и что, если потребуется, я возьму ее под свою защиту. Так вышло, что ей это не понадобилось, поскольку великий князь Кирилл первым признал революцию и поднял красный флаг. Потом я несколько раз навещал великую княгиню Ксению и моего друга великого князя Николая Михайловича. Я, так же как и моя жена, нанес несколько визитов великой княгине Виктории, и моя жена однажды пригласила ее покататься на автомобиле. Спустя несколько недель тот факт, что я не прекратил связей с императорской семьей, стал широко известен, поскольку пресса обратила на него внимание. Мне дали понять, что либо я прекращаю эти визиты, либо должен буду уехать. Поэтому моя жена написала великой княгине письмо, объяснив ей, что для меня как для официального лица нет иного выбора, кроме как следовать пожеланиям Временного правительства. Ее высочество ответила очаровательным письмом, в котором говорилось, что она вполне это понимает и надеется, что мы когда-нибудь встретимся снова при более благоприятных обстоятельствах. Я не знаю, кто за это время посеял вражду между нами, но годом позже, в интервью, данном одному британскому журналисту в Финляндии, великий князь упрекает меня за то, что я отвернулся от него и великой княгини, что, добавляет он, было с моей стороны «трусливо и неблагодарно». Мы были тогда в Англии, и, несмотря на это несправедливое и недружественное утверждение, моя жена, узнав, что их дети недоедают, послала им несколько ящиков с продовольствием. Вся благодарность, которую она взамен получила, – расписка няни о получении посылки.

В следующем номере того же журнала княгиня Палей заявляет следующее: «Английский король, беспокоясь за своего кузена-императора и за его семью, послал их величествам через посредство Бьюкенена телеграмму с предложением выехать как можно скорее в Англию, где семья найдет спокойное и безопасное убежище. Он прибавлял далее, что германский император поклялся, что его подводные лодки не будут нападать на судно, на котором будет находиться императорская семья. Что же делает Бьюкенен по получении телеграммы, которая была приказом? Вместо того чтобы передать ее по назначению, что было его обязанностью, он отправляется советоваться с Милюковым, который советует ему оставить эту телеграмму без последствий. Самая элементарная добросовестность, особенно в „свободной стране“, состояла в том, чтобы передать телеграмму по назначению. В своей газете „Последние новости“ Милюков признался, что все это верно и что сэр Джордж Бьюкенен сделал это по его просьбе и из уважения к Временному правительству».

Поддавшись чувству личной неприязни, княгиня Палей сознательно извращает события. Король никогда не поручал мне передать императору телеграмму, предлагающую ему немедленно отплыть в Англию. Единственная телеграмма, которую его величество направил императору после его отречения, была послана через генерала Хенбери Уильямса, нашего военного представителя в Ставке, и в ней не было ни слова о его приезде в Англию. Поскольку, когда эта телеграмма пришла в Могилев, его величество уже отбыл в Царское Село, генерал Хенбери Уильямс передал ее мне с просьбой доставить его величеству. Но император был в своем дворце практически узником, и я, как и мои коллеги, был лишен какого-либо сообщения с ним. Поэтому у меня оставался единственный способ – просить Милюкова передать эту телеграмму его величеству. Посоветовавшись с князем Львовым, Милюков согласился это сделать. На следующий день, 25 марта, он сказал, что, к своему большому огорчению, не смог сдержать данное мне обещание. Экстремисты, сказал он, противятся тому, чтобы позволить императору покинуть Россию, и правительство опасается, что слова короля могут быть неверно истолкованы и использованы как аргумент в пользу заключения императора. Я возразил, что в телеграмме короля не содержится никаких заявлений. Вполне естественно желание его величества дать императору знать, что обрушившиеся на него несчастья ни в коей мере не изменили братское и дружеское отношение к нему со стороны короля. Милюков сказал, что лично он это вполне понимает, но другие могут истолковать это превратно, и в настоящее время телеграмму лучше не передавать.

Впоследствии я получил указания не предпринимать дальнейших действий на этот счет.

Поскольку не только княгиня Палей, но и другие делали намеки, что ни я, ни британское правительство не сделали того, что можно было сделать, чтобы вывезти императора из России, я должен кратко изложить, как все обстояло на самом деле.

21 марта, когда его величество все еще находился в Ставке, я спросил у Милюкова, правда ли, что, как утверждает пресса, император арестован. Он ответил, что это не совсем верно. Его величество лишен свободы – милый эвфемизм – и будет доставлен в Царское Село под охраной, приставленной к нему генералом Алексеевым. В связи с этим я напомнил ему, что император приходится королю близким родственником и другом, добавив, что был бы рад получить заверения, что будут приняты все необходимые меры для его безопасности. Милюков пообещал мне это. Он сказал, что сам он не сторонник того, чтобы император поселился в Крыму, как первоначально полагал его величество, а предпочел бы, чтобы он оставался в Царском Селе, пока его дети окончательно не оправятся от кори и императорская семья сможет перебраться в Англию. Затем он спросил, ведутся ли какие-либо приготовления к их приему. Получив от меня отрицательный ответ, он сказал, что желал бы, чтобы император покинул Россию как можно быстрее. Поэтому он был бы благодарен британскому правительству, если бы оно предложило императору убежище в Англии и сопроводило бы свое предложение гарантиями, что ему не будет разрешено покидать Англию вплоть до окончания войны. Я сразу же телеграфировал в министерство иностранных дел, чтобы мне были предоставлены необходимые полномочия. 28 марта я поставил Милюкова в известность, что король и британское правительство с радостью удовлетворят просьбу Временного правительства и предоставят императору и его семье убежище в Англии, которым, как они надеются, их величества воспользуются на время войны. Если это предложение будет принято, то российское правительство, добавил я, конечно же предоставит необходимые средства на их содержание. Заверив меня, что им будет предоставлены подобающие средства, Милюков просил меня не придавать огласке тот факт, что Временное правительство проявило инициативу в этом вопросе. Соответственно, я выразил надежду, что все приготовления для отправки их величеств в порт Романов[87] будут сделаны незамедлительно. Мы надеемся, сказал я, что Временное правительство примет все необходимые меры для их охраны, и предупредил его, что, если с ними случится какое-либо несчастье, Временное правительство будет дискредитировано в глазах всего цивилизованного человечества. 26 марта Милюков сказал мне, что они еще не поднимали вопрос об этой предполагаемой поездке перед императором, поскольку сначала они должны преодолеть сопротивление Совета, а их величества в любом случае не смогут выехать, пока их дети не поправятся.