Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий

Теперь всем нам предстояло решить — что делать? Как поступить с Америкозой.

— Я предлагаю этого жигана уконтропупить! — категорически заявил Кузовков.

— А что это значит? — спросил Толя Абрамов.

— То самое и значит! Камень на шею и с берега — в воду… Или шарахнуть камнем по башке и кинуть хоть бы сюда! — Он показал на глубокий провал бывшего укрепления, рядом с которым мы стояли.

— Да ты что, Федя, в своем уме?! — оторопел я. — Ты это брось!

— А я вот что предлагаю, — сказал Борис Печерица. — Пусть он убирается из нашей колонии. Нам с ворюгами жить не сродни.

— Правильно… Гнать его в шею! И прямо сейчас… Слышишь?

— Слышу, — сдавленным голосом ответил Америкоза.

— И не вздумай жаловаться американцам, — сказал Мороз, почти не заикаясь. — А то видишь? — Он поднес к носу пришибленного Америкозы свой увесистый кулак.

…В казарму мы вернулись уже к обеду. Повесили на гвоздь полушубок и все вместе отправились в столовую.

Америкоза больше на острове не появлялся.

Синявский не стал интересоваться, каким путем к нему вернулся полушубок.

А у Мороза вместо прозвища Крестовик появилось новое, более благозвучное — Шерлок Холмс.

* * *

…Время неумолимо. Оно оставляет в нас лишь размытые образы того, что ушло безвозвратно. Но есть люди, которые отважно ныряют в пучину времени и возвращаются оттуда со сказочными сокровищами — яркими картинами и подробностями былого.

Таков Петр Васильевич Александров. Человек с особенным строем памяти. Современные технологические ухищрения, всяческие чипы и платы не на его столе, а в нем самом. И он не роется в папках, не звонит однокашникам, а нажимает невидимую клавишу, на минуту-другую прикрывает глаза и считывает, пересказывает, что видит.

Мне остается слушать и задавать вопросы.

Валерий Львович Альбрехт обожал свою работу. Но ему не нравилось название должности: «делопроизводитель этнографического отдела Русского музея».

Каждое из пяти слов в отдельности верно. А вот вместе… Легко подумать, что речь идет о канцелярской крысе, по уши зарывшейся в бумаги. Его рабочий стол и в самом деле завален бумажными стопками. Но всякий листок, который он берет в руки, не может оставить равнодушным.

Вот, к примеру, эта стопка. В ней картотека экспонатов, которыми музей пополнился за последнее время. Каждую неделю поступает что-нибудь новое. Пополнения идут из других музеев, разоренных усадьб, из свежевырытого окопа, из пыльного сундука, забытого на чердаке или в чулане. Война, как сильный шторм, поднимает на поверхность все, что таится в глубине.

Но, увы, экспонатов становится все больше, а залы между тем пустеют. Сегодня петербуржцев мало интересует прошлое. Они с тревогой смотрят в день завтрашний. Очереди не у музейной кассы, а рядом с булочной. Чтобы получить положенную тебе хлебную пайку, нужно простоять в очереди несколько часов. Не у каждого достает терпения донести восьмушку (одну восьмую фунта, то есть 50 граммов) домой. Людей шатает от слабости. Слегка подтолкни в спину последнего — и вся очередь повалится, как костяшки домино.

Мы уже рассказывали, как Альбрехт весьма удивил своих сослуживцев, предложив перекопать цветники, украшавшие вход в Русский музей, и вместо роз посадить овощи.

Трудно было поверить, что это предложил Альбрехт, который любит все яркое и красивое.

— Вы это серьезно, Валерий Львович?

— Уж куда серьезнее. Я уверен, придет время, когда мы снова станем дарить своим любимым букеты роз. А сегодня пусть лучшим украшением стола будут не цветы, а пюре из картофеля и салат из помидоров.

Когда картофельные кусты зацвели, Альбрехт сорвал несколько веточек, увенчанных мелкими соцветиями белого и фиолетового цвета, и подарил сотрудницам музея. А одну из веточек засунул в петлицу своего пиджака.

Женщин явно удивил такой подарок. Но Валерий Львович, хорошо знавший отечественную историю, напомнил: когда в России впервые появилась новая овощная культура, то вельможи подумали, что самое ценное в картофеле не клубни, а цветы, и преподносили их придворным дамам.

Наконец наступило время сбора урожая, и Альбрехт устроил в одном из музейных залов ужин. Стол был скромным. Зато окружавшему его интерьеру мог бы позавидовать любой богач.

Урожай разделили по-братски. Каждому досталось по корзине овощей. Альбрехт отсыпал от своей доли ведерко картошки и оставил в музейной каморке до особого случая. И вот такой случай настал. Сегодня он ждет к себе домой Ивана Петровича Пржевоцкого.

Они были очень разными: худощавый и утонченный Альбрехт и прочно скроенный Пржевоцкий. На первый взгляд Альбрехт нуждался в покровительстве и защите. Но стоило ему поднять глаза, и они пронизывали вас насквозь, даже через стекла пенсне. И сразу становилось ясно: человек этот не слабый и не уступчивый.

Пржевоцкий, напротив, выглядел неприметным человеком из толпы, типичный мастеровой. Он и был простым рабочим.

Казалось, мало что могло связать и сблизить двух этих людей — рафинированного и углубленного в себя интеллигента и слесаря-инструментальщика. Трудно было придумать что-либо более несходное и даже противоположное. Но, отправившись в Сибирь, они великолепно дополнили друг друга. А вернувшись в Петроград, уже не могли не встречаться. Их объединяла не только тревога за детей, но и общее понимание и оценка того, что творится в России.

Пржевоцкий был членом партии большевиков с 1905 года, смолоду состоял в подпольных кружках, встречался с Владимиром Лениным и успел побывать в ссылке. Но не ожесточился и не стал революционером-ортодоксом. Его живой и практический ум взывал к переменам в стране. Но не любой ценой.

Гражданская война принесла народу неисчислимые страдания. Она коснулась всякого человека — царя и крестьянина, еще более разделила богатого с бедным, лишила миллионы людей здоровья и жизни, умножила число вдов и сирот. И то, что их дочери оказались за тысячи километров от Петрограда, — тоже следствие все той же всенародной распри.

Когда поздней осенью 1918 года они предприняли поездку на Урал, то казалось, возвращение колонии близко. Но, увы, завершается уже и следующий год — 1919-й, а дети все еще не дома — напротив, уехали еще дальше. И сегодня находятся на берегу Тихого океана, точнее, на маленьком острове, который найдешь не на всякой географической карте.

Недавно сотни родителей собрались вновь, чтобы обсудить в который уже раз, что делать дальше, как вернуть детей. И приняли решение отправить еще одну делегацию, уже не в Сибирь, а на Дальний Восток, на край света. И снова выбор пал на Альбрехта и Пржевоцкого. Объявлен даже сбор денег — по 25 рублей за каждого ребенка.