Француженка по соседству - Лекси Эллиотт

Но Каро что-то говорит, и я вновь заставляю себя приоткрыть глаза. Она говорит и одновременно что-то делает со своим бокалом. Все понятно: моет его и ставит в сторону, стараясь не прикасаться к нему голыми пальцами. Затем протирает полотенцем бутылку и продолжает говорить:

– … вообще-то все в это поверят. Даже твоя секретарша Джулия говорила, что ты сегодня была сама не своя… да что там, уже какое-то время! Тебя мучило чувство вины, потому что ты убила ту девушку. Именно так и скажут. Твоя смерть станет тому доказательством. Нет никаких улик, которые указывали бы на кого-то конкретного из нас. Мы обе с тобой знаем, что расследование Модана шито белыми нитками, зато самоубийство – чем не признание? Согласись, что я права. А потом все это забудется… И да, я знаю, ты наверняка думаешь, что никто не поверит, что у тебя имелся доступ к этому препарату. Но в твоем телефоне уже давно имеется номерок одного наркоторговца. С моей вечеринки, если быть точной.

Лицо Каро озаряется самодовольной улыбкой. Она тянется за моим телефоном, благо тот лежит на столе. Ловко прокрутив список моих контактов в телефонной книге, сует телефон мне в лицо. Впрочем, я вижу лишь размытое пятно.

– Зря ты не установила на «Айфон» пароль, – говорит Каро.

И тут я понимаю, что должна что-то сделать. Я должна что-то сделать сейчас, пока еще не поздно, пока я еще могу успеть. Собрав в кулак последние силы, я пытаюсь вырвать у нее телефон. Увы, я в очередной раз прошляпила момент. Я просто наобум пытаюсь поймать воздух. Она же легко отскакивает назад, исчезая из моего ограниченного поля зрения. Я же теряю равновесие и тяжелой, неуклюжей грудой падаю на пол. Лежу, щекой ощущая прохладу кафельной плитки.

Я не двигаюсь. Непонятно, могу ли я вообще пошевелиться, даже если б попыталась. Лежу и смотрю на плитку, на контраст между гладкой матовой поверхностью и шершавыми черным швами между ними. Затем даю глазам расслабиться, и мне кажется, будто я качаюсь на волнах моря из бледного, цвета слоновой кости кафеля, которое тянется до самого горизонта.

Каро же продолжает говорить. Правда, я слышу лишь обрывочные фразы и вижу лишь отдельные картины. Мне стоит немалых усилий держать глаза открытыми, и я не могу понять, зачем пытаюсь это сделать. Было в том, как Себ целовал ее, что-то такое… но я не помню, когда это произошло – недавно, или во Франции, или когда они оба были подростками? Впрочем, не важно. Время растягивается, каждое событие видится мне бусиной на нитке, которая неумолимо тянется от одного к другому. Себ был Себом, он и сейчас Себ, он не мог быть никем иным. И своей беззаботной симпатией к Каро – порой едва заметной, а иногда чересчур – он что-то разжег в ней. Каро же может быть только Каро. И поэтому мы имеем то, что имеем… Но Каро продолжает говорить, причем только про Себа – мол, прежде чем остепениться, тот вел разгульную жизнь, и только Каро, по его словам, единственная понимала его, единственная, кто существовал для него…

В какой-то момент я снова открываю глаза и вижу свой «Айфон» в считаных дюймах от моего носа. Не припомню, чтобы он был там раньше. Мои глаза закрываются снова.

Что или кто-то нетерпеливо и настойчиво трясет меня, и в конечном итоге я вновь открываю глаза. Передо мной возникает лицо Каро. Она хватает меня за волосы. Возможно, что-то говорит – ее губы движутся, но смысла слов я не улавливаю, и она это понимает. Тогда она говорит снова, с вызовом в голосе, и на этот раз я ее понимаю.

– Все было бы иначе. Мы не были бы друзьями.

Я вижу ее глаза, их горящий взгляд, и невольно поражаюсь – этой ее страсти, этой настойчивости, стремлению во что бы то ни стало добиться своего. Наверное, когда-то я тоже была такой, но наркотик украл у меня эту способность.

Затем раздается стук. Я не сразу понимаю, что это моя голова – Каро отпускает мои волосы, и та со стуком вновь падает на пол.

Проходит какое-то время. А может быть, не проходит. Теперь я ненадежный свидетель течения жизни.

В какой-то момент я замечаю рядом с собой Северин. Элегантно скрестив красивые загорелые ноги, она сидит рядом с мной на холодных плитках пола, пристально на меня глядя, и… я что-то чувствую. Я не сразу понимаю, что это такое, как вдруг до меня доходит: это благодарность. Благодарность за то, что она постоянно со мной. Теперь, когда я понимаю, что это такое, это чувство обдает меня теплой волной. Не уходи… Я не произношу эти слова вслух, но вижу, что она не уходит. Впервые за все это время я проникла под ее непроницаемый взгляд. Я могу прочесть, что таится в глубине ее темных глаз. Она не бросит меня. Не оставит. Она будет со мной здесь до тех пор, пока я цепляюсь за этот мир. Теперь мне наконец понятно, почему все это время она ходила за мной тенью: ради этого. Ибо именно сюда меня вела лента времени. Никаких эмоций по этому поводу – все это было предопределено заранее. Потому что Себ – это Себ, Каро – это Каро, Кейт – это Кейт, а Том… это…

Том, хочу сказать я, но язык не подчиняется мне. Есть только мысль, мысль о нем, мечта о нас с ним, которая только-только начала обретать форму, но она пронзает вату внутри моего сознания. Северин что-то говорит и настойчиво жестикулирует. Раньше она этого не делала. Увы, я не слышу ее слов и не понимаю, чего она хочет.

Да и в любом случае уже поздно. Похоже, Северин пытается поднять телефон. Но ведь она призрак, слишком крепко связанный лентой времени. Материальные вещи не для нее. Однако она не сдается. Я даже готова улыбнуться, будь у меня способность улыбаться, этой ее настойчивости заставить меня сделать… что именно? Что-то. Я не знаю.

Том. Мне нужна еще одна лента, другая. Мне нужны мы. Я хочу шагнуть в сторону, в поток времени, где Кейт – это Кейт, а Том – это Том, и ни он, ни я не будем пойманы в бусину на нити времени. О неторопливых воскресных утрах, о суматошной спешке на работу в метро, о выходных и рабочих днях, дома и в офисе, о днях… Мне нужны просто дни. Дни, которые начинаются и заканчиваются Томом. Том…

Я соскальзываю еще глубже. Я бессильна бороться с этим, а Северин прекратила меня подбадривать. Я снова хочу сказать ей, что знаю, как все случилось, что теперь мне все понятно. Хочу сказать, как мне жаль, что я не могу поведать об этом миру. Но, думаю, она все это знает и без меня, и вряд ли ее это волнует. Ведь она здесь не поэтому. Северин по-прежнему сидит рядом со мной, скрестив загорелые ноги посреди кремового кафельного моря – как всегда красивая и неулыбчивая.

Как же хочется увидеть ее улыбающейся!

Я просыпаюсь.

Это так… неожиданно.

И болезненно. О господи, как же это мучительно… Моя голова, мое горло, мой живот, мои глаза, но главным образом моя голова… моя голова… моя голова. Она пульсирует так, будто приливы и отливы крови внутри ее – это яростный шторм, бушующий у побережья мозга. Где оно, прохладное кремовое море, к которому можно припасть пульсирующим от боли виском? Куда оно пропало?

– Кейт? Кейт, ты с нами? – Затем на меня обрушивается свет. Сначала он волчком вертится вокруг меня, но затем мой мозг берет его под контроль и заставляет превратиться в блоки цвета и тени. Я в комнате. Светлой, лишенной красок комнате, незнакомой, хотя я мгновенно узнаю в ней больничную палату.