Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы - Геннадий Семенович Фиш

его лежала с открытым затвором без крышки японская винтовка. Рядом с Лундстремом уже стоял Каллио.

— Бей, бей его! — с неистовой злобой прошипел он.

Но злость Лундстрема уже рассеивалась. Он внезапно почувствовал себя невозможно усталым и неповоротливым.

— Надо выполнить свои обещания! — крикнул тогда Каллио и, ухватившись за дуло двумя руками, поднял приклад винтовки над головой фельдфебеля и с силой опустил. — Он убил, он убил Унха! Понимаешь, он убил Унха! — в отчаянии закричал Каллио, словно желая прогнать от себя призрак.

Комната уже была полна. Партизаны склонялись над телом фельдфебеля.

— Обыскать его, оружие отдать Олави! — командовал Лундстрем.

— Он убил Унха, — горько повторил Каллио. — Идем, Лундстрем, отсюда… Там он лежит, мой друг Унха Солдат. Он ранил в живот Сара, — и Каллио, с омерзением пнув труп фельдфебеля, поднял валявшуюся теплую еще от выстрелов винтовку. — Вот из этой!

И они вышли на улицу.

Каллио хотел вечером зайти проведать Эльвиру, — сколько времени они не видались! Но сейчас он обо всем этом забыл и от горя словно обезумел.

— Я шел по улице и ни о чем не думал, — рассказывал Каллио Лундстрему. — Вдруг вижу — бежит мне навстречу этот человек и что-то кричит. Шагах в двадцати-тридцати бегут за ним наши ребята и кричат мне: «Стреляй, стреляй!» Я схватил с плеча винтовку и выстрелил, промазал. Хочу стрелять второй раз, затвор не открывается, а пока я вожусь с затвором, подбегает ко мне эта сволочь — я обо всем забыл, вижу только один затвор — и с разбегу ударяет меня носком сапога в ногу; я рукою хватаюсь за ушибленное место, а он в эту секунду выхватывает мою винтовку и бежит с нею дальше. Тут стрельба идет со всех сторон, а этот егерь вскакивает и стреляет напропалую из моей винтовки.

Лундстрем, казалось, совсем не слушал рассказа Каллио… Они спешили к телу Унха. Его уже подняли на руки и осторожно понесли к больнице.

Рядом с группой лесорубов, несших Унха, шагала молодая, тепло одетая женщина с белой повязкой Красного Креста на рукаве.

Из избы вынесли тело фельдфебеля и тоже понесли, по распоряжению Лундстрема, в больницу.

Рядом с фельдшерицей шагал удрученный Каллио.

— Он убил Унха, — еще раз сообщил Каллио Лундстрему, как будто видел его после катастрофы впервые.

— Нет, гражданин Унха только тяжело ранен, и, по-моему, совсем не смертельно, — сказала фельдшерица.

— Только ранен! Может выжить? — обрадовался Каллио.

— Думаю, что выживет, если будет спокойно лежать в постели и пользоваться своевременной врачебной помощью, — успокаивающе проговорила фельдшерица.

— Тогда вы ангел, сестрица, — чуть не запрыгал на месте Каллио. И с облегчением стал рассказывать Лундстрему: — Перетащили мы в больницу Сара и Вайсонена. А день воскресный, и ни доктора, ни фельдшерицы на месте нет. Аптекарь медикаментов не дает, да и на кой нужны эти медикаменты, если никто не умеет их пустить в оборот. Чуть-чуть кумекает в перевязках наша Хильда, она и сейчас там около раненых. Ну что делать, надо мчаться за доктором. Доктора в селе нет. Побежал я за этой сестрой, фельдшерицей. Дом заперт на все засовы. Стучу, кричу — не отвечают. Наконец открыла форточку и требует: «Убирайся немедленно, все равно не открою, веди главного начальника сюда!» Я бы мог достать ее из винтовки, но требовалось для дела доставить живьем. Вот уж и разозлился я, никак не представлял, что она такая. — И Каллио показал на шагавшую рядом фельдшерицу; даже в темноте угадывался ее здоровый девичий румянец. — «Лотта Свард»! Подай ей начальника.

Побежал я обратно в больницу, так и так, сообщаю Унха. Он и говорит: «Чем я не начальник?»

А Сара стонет, прямо нет возможности слушать.

Побежали мы обратно к дому фельдшерицы. «Вот, — кричу, — главного начальника привел!»

А Унха так вежливо в форточку ей говорит: «Будьте добры, докторша, у нас ранены лучшие товарищи, и медицинская помощь крайне необходима. Неужели вы откажетесь исполнять свой профессиональный долг?» — «Если вы гарантируете мне личную безопасность и обязуетесь лично проводить домой, тогда я пойду». — «Гарантирую и обязуюсь, — говорит Унха, — никто из нас никогда на вашу безопасность не посягал».

Тогда вышла к нам на крыльцо эта сестрица, и мы побежали обратно в больницу. Фельдшерица осмотрела раненых, наложила повязки. Как она ловко работает своими ручками! Потом говорит нам: «Жизнь одного — это про Сара — в опасности, но, если он останется здесь, в больнице, мы его, наверно, выходим. У второго — это про Вайсонена — дело не опасное, но болезненное». — «Можно мне с отрядом идти в обозе?» — спрашивает Вайсонен. «Можно, — отвечает фельдшерица и говорит нам: — Я свое дело сделала, теперь исполняйте свое обещание и проводите меня домой».

Нужно было нам обратно к Инари в караулку возвращаться — мы ведь в наряде, нас послали только доставить раненых в больницу. Но ничего не поделаешь, слово было дано. Мы пошли провожать фельдшерицу домой, благо по дороге к казарме. Идем, разговариваем. И вдруг слышим выстрелы. Конечно, она забеспокоилась. Мы ее для безопасности подхватили под ручки и побежали на выстрелы. Подбегаем ближе, слышим твою команду. Барышня прямо чуть ли не в истерику хочет удариться; мы ее успокаиваем. «В мой дом, в мой дом палят», — шепчет она нам с перепугу. А дом-то ее соседний.

И вдруг эта сволочь палит из окошка, и Унха падает рядом со мной как подкошенный… Ну вот мы и у цели. Прошу вас, барышня, не сердитесь на Унха, чистейшей души человек, рубаха-парень, вылечите его. Если умрет, мы разнесем эту больницу по бревнышкам.

Унха внесли в здание врачебного пункта.

— Так, значит, раненый не главный ваш начальник? — обиженно спросила у Лундстрема фельдшерица.

И Лундстрему приходит в голову повторить трюк, проделанный с почтаршей; его наводит на эту мысль большое сходство фельдшерицы с почтаршей, подмеченное им при свете качающегося фонаря приемной комнаты.

— Видите ли, фрекен, — говорит он фельдшерице на чистейшем шведском языке, — на войне иногда приходится прибегать к военным хитростям. Жизнь наших товарищей была в опасности, безопасность вашей мы гарантировали. И в конце концов не все ли равно вам — накладывать повязку на рану офицера или рядового, фрекен?

При слове «офицер» девушка вспомнила о поручике Лалука. Где он, что с ним теперь? Но спрашивать она не решалась.

— Как, вы говорите по-шведски? — И она с уважением взглянула на Лундстрема.

— Фрекен, я чистейшей воды швед, — немного приврал Лундстрем.

— Конечно, все равно, — тяжело вздохнула, отвечая Лундстрему, фрекен, — конечно, все равно. Мы сделаем все, что в наших