Мисс Черити - Мари-Од Мюрай

Она откопала среди моих набросков портрет мистера Эшли в роли Сесила Грэхема. Энн смерила меня взглядом, в котором смешались удивление, гнев и насмешка.

Энн расхохоталась. Так желчно она смеялась всегда при упоминании мистера Эшли.

Она сделала вид, будто рассматривает портрет.

Я видела, что все это она говорит от досады.

Я знала, что сейчас польется ложь. Я не хотела ее слушать.

Я услышала, как она кричит и зовет меня по имени. И больше ничего. Когда я пришла в себя, кто-то держал меня за запястье. Кто это? Приоткрыв веки, я увидела доктора Пайпера.

Откуда-то издалека я услышала мамины объяснения: кузина поднялась ко мне, чтобы развлечь, а я ни с того ни с сего упала со стула.

Он похлопал меня по щекам.

Доктор Пайпер оказался прав; вскоре я в этом убедилась. Мои книги красовались во всех витринах, а мистер Гэллоуэй заверил, что весь тираж «Мисс Тютю идет под венец» распродали за неделю. Тогда я отважилась зайти в издательство «Кинг и компания» и спросить Маршалла Кинга. Казалось, все сотрудники пристально меня разглядывают и перешептываются за моей спиной. Кем они меня считали — неверной невестой или отвергнутой? Маршалл Кинг тотчас появился.

Он забрал у меня из рук папку с рисунками, и мы заглянули друг другу в глаза, словно пытаясь что-то в них прочесть.

Мы оба смутились.

Я спросила, как поживает семейство Кингов, а Маршалл осведомился, как я себя чувствую. Мы совместными усилиями развязали узелок на папке с рисунками и вместе обсудили эскизы и текст «Удачи, Тим Тикет!». Сюжет показался Маршаллу чересчур запутанным, но он не сделал никаких замечаний. Теперь он не навязывал мне свое мнение, а я не щетинилась.

Я замолчала. Странная, нелепая тоска… Но она никуда не делась. Я так с ней и жила.

Но в то лето я так и не увиделась ни с ним, ни со Шмалями, поскольку уехала с родителями в Дингли-Белл. В конце августа садовник Нэд принес тревожную весть. Владельцы дома вынуждены будут выставить его на продажу. Значит, следующее лето — вдали от Кента, Нэда, Нефертити, от рыбалки? Нет, я не могла этого представить. Папа тоже, судя по всему, огорчился, и я надеялась убедить его выкупить Дингли-Белл. Нэд сказал, что «цена ему две тысячи фунтов», сумма показалась мне приемлемой.

В первых числах сентября папа сообщил, что возвращается в Лондон, чтобы обсудить кое-какие сложные дела с нашим поверенным мистером Талкингорном. Речь шла о деньгах, вложенных в какое-то предприятие по совету мужа Энн. Нам с мамой папа предложил остаться в Дингли-Белл, как обычно, до конца месяца.

Но он не стал расспрашивать, заметив, что я покраснела.

По правде говоря, мне надо было вернуться в Лондон из-за Глэдис Гордон. Ей исполнилось девятнадцать. Далеко не красотка, зато с роскошной шевелюрой и задорным взглядом. Ленивая, лукавая, жуликоватая, говорила нескладно и совершенно не умела себя вести. Зато любила животных, позировала для моих портретов и разносила мои письма. Какая ни есть, она меня устраивала. К несчастью, она устраивала еще торговцев каштанами и чистильщиков обуви. И случилось то, что должно было случиться. Заливаясь слезами, Глэдис призналась в содеянном. Произошло это в последних числах августа. Глэдис прекрасно понимала, что, когда мои родители узнают, ее выгонят на улицу. Когда же я спросила, не собирается ли тот, кто навлек на нее беду, жениться, она даже не смогла назвать его имени.