Когда мы покинули Кубу - Шанель Клитон

Почему же Фидель не один?

– Сядьте, – говорит он мне, указывая на кресло напротив своего дивана, после чего обращается к охране: – Вы можете нас оставить. Это ненадолго.

Я сажусь, с трудом сдерживая дрожь в ногах. Неужели Эдуардо получил неверные сведения? Интересна я Фиделю как женщина или нет? Будет ли у меня возможность бросить капсулу ему в бокал?

– Похоже, у нас с вами есть общие друзья, мисс Перес, – произносит он, когда мы остаемся вдвоем.

Прямо за дверью слышны голоса телохранителей. По словам Эдуардо, яд подействует через несколько минут. За это время я должна унести ноги, если не хочу быть схваченной.

Допустим, я разденусь. Суну руку в лифчик и достану пилюлю. Как заставить Фиделя отвернуться?

– В самом деле? – спрашиваю я.

Пульс зашкаливает.

– В самом деле. Два друга моего детства боролись с режимом Батисты и, спасаясь от его преследований, оказались в Майами.

Мне все становится ясно. Фишки домино ложатся на свои места: мистер Дуайер не ошибся в своих подозрениях относительно хайалийской группы. Братья-кубинцы действительно заслуживали внимания.

– Хавьер и Серхьо.

Фидель кивает.

Белье, которое я так тщательно подбирала, соблазнительное платье, время, потраченное на прическу и макияж, – все это напрасно. План погиб на корню. Не зря Дуайер без конца говорил о том, какую мощную шпионскую сеть развернул Кастро. Видимо, она оказалась еще мощнее, чем мы предполагали.

Наверное, мне суждено умереть на Кубе от рук того же человека, который погубил моего брата.

– Вы подосланы американцами, чтобы меня убить, верно? – спрашивает Фидель, затянувшись сигарой.

Я молчу.

Меня все предостерегали. Все говорили, что это опасно, что я пытаюсь прыгнуть выше собственной головы.

Правильно говорили.

– Вы не первая, кого они ко мне подсылают с такой целью. И, думаю, не последняя.

Может, самой принять яд? Что Фидель со мной сделает? Бросит в тюрьму? Продаст американцам? Заставит Ника заплатить выкуп? Причинит мне физическую боль?

– Мне стало интересно, почему они прислали именно вас, – продолжает Кастро. – Вы, конечно, очень красивы, но это вряд ли единственная причина. А потом я вспомнил, что был еще один Перес. Во время нашей встречи в Нью-Йорке вы упомянули о своем брате.

– Его звали Алехандро, – отвечаю я окрепшим голосом. – Он был членом студенческой федерации.

Фидель кивает.

– Некоторые мои люди тоже вышли из Гаванского университета. Они помнят вашего брата. Говорят, он был хорошим парнем.

Он был настоящим героем.

– Мне не довелось с ним познакомиться, – продолжает Фидель. – Тем не менее хочу, чтобы вы знали: я его не убивал. И не отдавал такого приказа.

Мой мозг наполняется белым шумом. Я пытаюсь примирить только что услышанные слова со своими убеждениями, с воспоминанием о машине, которая, заскрипев тормозами, выбросила мертвое тело Алехандро.

– Я вам не верю.

Фидель пожимает плечами.

– Верьте, во что хотите. Факт остается фактом: я его не убивал. Это могло произойти позже, но не произошло. Его смерть не имеет ко мне отношения.

Вся моя природа говорит: «Не слушай этого человека, он не тот, кому следует доверять». И все-таки в голосе Фиделя, в его глазах, в его позе есть что-то, что заставляет меня поколебаться.

– Я не собираюсь верить словам убийцы и предателя.

– Дело ваше. Но спросите себя, зачем мне лгать. Зачем скрывать правду. Вашей семьи я не боюсь. Ведь Эмилио Перес уже не так могуществен, как раньше, верно? – Он снова затягивается. – На войне случается всякое. Люди погибают.

– От ваших рук.

– А что было при Батисте, вы забыли? Скольких кубинцев убил он? Я поступал так, как было необходимо. Однако вашего брата я не убивал. Как и президента Кеннеди. И поскольку я хочу, чтобы ваше правительство об этом знало, убивать вас я тоже не буду.

Я смотрю на него, вытаращив глаза.

– Скажите им, что Куба здесь ни при чем.

– Вряд ли мои слова будут иметь большой вес. ЦРУ действительно рассматривает версию о кубинском участии в этом деле. Они не откажутся от поиска ответа на вопрос, кто же все-таки убил Кеннеди.

– Тогда пускай ищут поближе к дому.

Я прищуриваюсь.

– Что вы сказали?

– Я сказал, что у вашего ЦРУ были свои основания желать президенту смерти. Кое-кто у вас в стране считает его предателем. Вы, конечно, таких людей не знаете, да, мисс Перес? Я сожалею о том, что президент Кеннеди убит. Кто за этим стоит, мне неизвестно. Я такого распоряжения не давал. – Кастро жестом указывает на дверь: – А теперь идите и передайте мои слова тем, кто вас прислал. И не возвращайтесь. В следующий раз я не буду так великодушен.

* * *

Я выхожу из отеля одна. Живот сводит судорога, к горлу подступает желчь, в бюстгальтере по-прежнему лежит капсула с ядом. Я лихорадочно ищу взглядом Эдуардо.

Ни его, ни синего Buick не видно.

Я не перестаю дрожать от мощного прилива адреналина.

Несколько лет я готовилась к этой миссии. Я многим ради нее пожертвовала. И что? В итоге я просто посидела в присутствии Фиделя пять минут.

А должна была спасти Кубу. Отомстить за брата.

Сглотнув ком, я еще раз оглядываю улицу, ища Эдуардо.

Где же он?

Он должен был найти в порту человека, который нас вывезет.

Неужели что-то случилось?

Мимо меня со свистом проносится машина. Я вжимаюсь в стену, взгляд бегает. После того как Фидель пришел к власти, улицы Гаваны утратили дружелюбный вид.

Вдруг я вспоминаю то, что по секрету рассказал мне отец, когда прощался со мной в особняке на пляже.

Мирамар – район, где мы раньше жили, – находится примерно в двух милях от гостиницы «Гавана-Хилтон». Но я столько раз ночами ускользала из семейного гнезда, что знаю гаванские улицы, как никто другой.

Можно, конечно, сидеть здесь и ждать помощи, а можно…

Я направляюсь к дому.

* * *

Окна большого особняка, где прошло мое детство, не горят. В темноте он кажется почти таким, каким я его запомнила.

Несколько раз оглянувшись, я торопливо перехожу улицу.

Кто здесь сейчас живет, мне неизвестно. Наверное, кто-нибудь из приближенных Фиделя. Наша прислуга, конечно, разбежалась.

У меня возникает такое ощущение, будто я совершила путешествие во времени и вернулась в те дни, когда мы с Эдуардо и Алехандро тайком посещали политические собрания. Все кажется и очень знакомым, и вместе с тем совершенно чужим.