Когда мы покинули Кубу - Шанель Клитон

Наверное, это нехорошо – праздновать смерть человека, хотя бы даже Фиделя. Стоит ли искушать судьбу, радуясь тому, что кто-то пал в неравном бою со временем, а ты пока еще держишься? С другой стороны, этот праздник будет скорее похож на поминки – нет, не по Фиделю, разумеется, а по всему тому, что он разрушил. Пускай жертвы упокоятся с миром, ведь злодея наконец-то настигло своеобразное правосудие – не такое, конечно, какого она для него хотела, однако жизнь не всегда дает то, чего хочешь. Время все улаживает по-своему, его логика непостижима для человека.

Когда Фидель будет мертв…

Она выходит в ночь.

Письмо приходит в ноябре, когда дни становятся короче, а воздух прохладнее и Палм-Бич готовится к новому сезону – к наплыву Кеннеди и прочей знати, стальных магнатов и кинозвезд.

В роли гонца выступает сам Эдуардо. После нашей последней встречи прошло несколько месяцев. За это время он восстановил здоровье, загорел, стал крепче, мускулистее.

– Плохие новости? – спрашиваю я, взглянув на его мрачное лицо.

– Престон здесь?

– Нет, в Далласе, с президентом.

Эдуардо замирает.

– То есть как в Далласе?

Я не знаю, можно ли мне ответить на этот вопрос. С одной стороны, цель поездки Ника вроде бы не секрет, с другой – подозреваю, что Эдуардо – последний человек, которого он хотел бы посвятить в свои планы.

– У демократов в Техасе проблемы. Кеннеди отправил Ника их решить. У него там старый гарвардский друг, который способен помочь.

Эдуардо молчит.

– А в чем, собственно, дело? – спрашиваю я.

– Дуайер не смог приехать сам и попросил меня передать тебе в руки вот это письмо.

Слегка соприкоснувшись с Эдуардо пальцами, я беру конверт, распечатываю его, разворачиваю листок бумаги и читаю: «Ваш момент настал».

Сердце стучит, я поднимаю глаза.

– Тебя отправляют в Гавану. Через четыре дня. Мы отвезем тебя туда на корабле.

– Мы?

– А чем, по-твоему, я занимался эти несколько месяцев? Я не собираюсь останавливаться только потому, что Фиделю однажды хватило трусости бросить меня в тюрьму.

– Я думала, после Плайя-Хирон ты…

– Сдамся? Вернусь к прежней беспорядочной жизни?

– Не захочешь больше рисковать.

– Какое мне дело до риска? Разве я еще не все потерял?

– По-моему, нет. Есть люди, которые о тебе беспокоятся. Твои родители…

– А ты?

– Я твой друг, – отвечаю я осторожно.

Эдуардо вздыхает.

– Ах, Беатрис. Иногда я не могу понять, думаешь ли ты, будто обманываешь меня, или знаешь, что обманываешь себя. – Он кивком указывает на записку. – Я заберу тебя в шесть утра двадцать шестого числа.

Я ждала этого. Визит отца подсказал: мой час пробьет уже скоро. И вот он пробил. Теперь я должна что-то сказать Нику. Должна попрощаться с сестрами, с семьей, причем, вероятно, навсегда: я могу оказаться за решеткой, как Эдуардо, или меня найдут мертвой на улице, как Алехандро.

Внезапно мне начинает казаться, что четыре дня – это совсем мало.

Эдуардо идет к двери. Взявшись за ручку, оборачивается и с неожиданной мягкостью в голосе говорит:

– В Далласе на Кеннеди было совершено покушение. – У меня останавливается сердце. – В них с женой выстрелили, когда они ехали в автомобиле.

– Он… – я не могу договорить, волнуясь, конечно, не только за президента, но и за Ника.

Нет, Ник не мог быть в президентском кортеже, он отправился в Даллас с другой целью. На секунду я теряю равновесие. Эдуардо протягивает руку, чтобы меня поддержать:

– Кеннеди в больнице. Включи телевизор. Мне жаль. Больше я ничего не знаю.

* * *

Я сижу в гостиной перед телевизором, ожидая новостей о президенте. Телефон молчит. Вдруг раздается стук в дверь. Я открываю и, к своему удивлению, вижу Марию: на ней школьная форма, глаза красные, заплаканные.

– Почему ты не на занятиях? – спрашиваю я, впуская ее.

– Ушла.

– Ушла? Из школы нельзя просто так уйти. О тебе будут волноваться. Нужно обязательно предупреждать…

– В него стреляли, – говорит Мария. – Стреляли в президента.

Ее глаза наполняются слезами, и я вспоминаю ту ночь, когда мы вместе ждали результатов выборов. Она была так воодушевлена, держала блокнот и карандаш наготове, чтобы записывать предварительные итоги… Я знаю, как чувствует себя молодой человек, когда надежды рушатся и кажется, будто все в мире утратило смысл.

– Мария, мне очень жаль! – говорю я, и мы обнимаемся.

Взглянув на заплаканное лицо младшей сестры, я переношусь в другое место и другое время. Передо мной мелькают образы. Вернувшись в то судьбоносное утро, когда мы покинули Гавану, я вижу неуверенность в глазах Марии и страх в собственных, меня снова одолевает тогдашнее чувство бессилия.

Может, это глупо – считать, будто мы сами распоряжаемся своей судьбой?

– Президент поправится?

– Не знаю, – говорю я. – Серию «Как вращается мир»[6] прервали выпуском новостей. Сказали, что на президента было совершено покушение и он доставлен в больницу. Сейчас опять идут новости, но о его состоянии пока не сообщают. Давай посмотрим телевизор вместе.

Звонит телефон. Я бегу в гостиную и снимаю трубку.

– Да?

– Беатрис.

Услышав голос Ника, я закрываю глаза и, обмякнув, сажусь на ручку кресла. Он жив.

– Что случилось?

– Когда президент с первой леди ехали в машине, в него выстрелили. Меня там не было.

– Ее тоже ранили?

– Нет. Она с ним в больнице, ждет.

– Где ты?

– Кое с кем из людей, которые его сопровождали. Губернатор Коннолли ранен. Здесь сейчас такой хаос! Никто ничего не понимает. Мне пора идти, но ты за меня не беспокойся. Позвоню, как только смогу. Я люблю тебя.

– И я тебя.

Едва успев положить трубку, я слышу голос сестры:

– Беатрис…

В телевизор можно даже не смотреть. По тому, как Мария заплакала, все становится ясно.

В два часа тридцать восемь минут пополудни телеведущий Уолтер Кронкайт сообщает о том, чего мы все боялись.

Президент Кеннеди мертв.

* * *

Моя сестренка рыдает, уткнувшись головой мне в колени. Я глажу ее, как в детстве.