Как избежать соблазна - Карен Рэнни

Лоренцо проводил ее взглядом, мысленно выразив надежду, что у Гранта достанет здравомыслия отказаться от этого брака.

Грант лежал в темноте рядом с Джиллианой, думая о том, каким необыкновенным был прошедший день. Ему казалось, что его тело сейчас существует словно бы отдельно от него – полностью удовлетворенное и окончательно лишенное сил. Мозг его, однако, был удивительно бодр и работал четко.

Джиллиана не похожа ни на кого из его прежних женщин – смелая и упрямая, своевольная и ужасно независимая. До ангела ей так же далеко, как и ему, но есть в ней что-то такое, что говорит о подлинной невинности, несмотря на ее опыт и ее прошлое. Она не способна быть недоброй. Искренность – свойство ее натуры. Если ее слова и могут немного жалить, они адресованы лишь ему, а он вполне в состоянии выдержать эти легкие уколы.

Со служанками и лакеями она неизменно вежлива. Даже с Арабеллой, которая часто раздражает его до предела, Джиллиана терпелива.

Не потому ли он испытывает такую неукротимую потребность защищать и оберегать ее? Не воспринимает ли он Джиллиану как одну из невинных душ – ведь он всю свою жизнь старался защищать невинных?

Или тут что-то совершенно иное?

Что принесет эта их связь, неизвестно, но одно совершенно ясно: он не может жениться на Арабелле Фентон.

– Если ты ослабишь свою хватку, – проговорила Джиллиана, – я обещаю не убегать.

Грант осознал, что его объятие слишком крепкое, и убрал руку с ее талии, чуть отодвинувшись на кровати. Она отвела волосы с глаз и посмотрела на него.

– Что ты говорил мне? – спросила она.

– Когда? – притворился он непонимающим, хотя прекрасно знал, что она имеет в виду.

Джиллиана покачала головой, мягко укоряя его:

– Это была латынь?

– В некотором роде. Итальянский.

Она взяла его руку, затем потянулась и поцеловала в губы. Нежный, ласковый поцелуй, словно она будила его ото сна.

– Так что ты говорил? – спросила она у его губ.

Грант улыбнулся. Он не помнил всего. Кое-что из его слов было внушено страстью, удивив его самого своей эмоциональностью.

– Siete la mia speranza, il mio future.

– Что это значит?

Он приподнялся на локте и заглянул Джиллиане в глаза.

– Итальянцы весьма изобретательны в том, что касается любви. Siete bei quanto l'alba. «Ты прекрасна как рассвет». Rendete me il tattoo potente. «С тобой я чувствую себя всесильным».

– А другое? Ты не скажешь?

Было бы разумнее не говорить. Rimanga con me. «Останься со мной». Non desidero vivera senza voi. «Я не могу жить без тебя!» И особенно последнее: siete la mia speranza ed il mio future «Ты моя надежда и мое будущее».

– Могу ли я спросить, как ты стал таким знатоком того, что итальянцы говорят о любви? Или мне просто сделать вид, будто ты вовсе ничего и не говорил?

– Я ни в чем не признаюсь, – Грант наклонился, чтобы поцеловать ее. – Я отправлю тебя в Италию, – вдруг сказал он.

– В Италию?

Эта мысль только что пришла Гранту в голову, и чем больше он обдумывал ее, тем привлекательнее она ему казалась. Он отправит ее туда, а после того, как все уладит с Арабеллой, пошлет за ней.

Жизнь внезапно стала гораздо радужнее, чем была месяц назад. Или даже минуту назад.

Но выйдет ли она за него?

Не честь заставила его промолчать, но какая-то странная сдержанность, даже страх. Нет, она не может отказать ему.

– У меня там вилла, – сказал он, – где я жил до того, как вернулся в Шотландию. Там ты будешь в безопасности. Лоренцо будет тебя сопровождать, разумеется.

Джиллиана положила ладонь ему на грудь, словно сдерживая его мысли.

– Я не хочу уезжать, – сказала она.

– А я хочу, чтобы ты сделала это из соображений безопасности. Интересно, кто из нас одержит верх?

– Это говорит любовник?

– Нет, – ответил Грант, приблизив свои губы к ее губам. – Это говорит граф.

Роузмур слишком велик. Несмотря на то что он пробыл здесь уже несколько недель, Лоренцо дважды заблудился, прежде чем наконец нашел отведенную ему комнату. Первый раз он спросил дорогу у молоденькой хорошенькой служанки. Во второй раз высокий и довольно заносчивый лакей надменно известил его, как пройти, умудрившись ужасно разозлить Лоренцо.

Безусловно, он предпочитал Италию, свой уютный дом, наполненный детскими голосами, а не всеми этими атрибутами богатства.

Живот внезапно скрутило, и Лоренцо схватился за него, подумав, что его организм совершенно не приспособлен к шотландской пище. Но по крайней мере она более острая, чем та каша, которую ему пришлось есть в Лондоне. Возможно, потому что у Гранта шеф-повар француз.

Наверное, он съел чересчур много рыбы в винном соусе, но уж очень та была хороша. А возможно, ему не стоило пить тот последний стакан вина. Элиза бы непременно ворчала, что уже слишком поздно и что он чересчур много выпил.

Элиза. Как он скучает по жене!

Оказавшись в своей комнате, Лоренцо присел на край кровати и прижал ладонь к животу, испустив тихий стон боли.

Он отрыгнул, но недомогание не прошло. Желудок словно огнем горел, и горло тоже.

Поморщившись от неприятных, болезненных ощущений, Лоренцо встал, налил себе стакан воды и выпил. Вместо того чтобы облегчить боль, это, кажется, только усилило ее.

Он никогда не болел.

Его мозг ученого начал складывать в единое целое то, что с ним происходит. Язва желудка? Но в таком случае он бы почувствовал ее признаки раньше. Он всегда ел все, что хотел, без каких бы то ни было последствий. Нет, сегодняшняя боль другая, что-то совершенно необычное.

Как странно, однако, что он заболел, выпив горького вина.

Желудок скрутило судорогой, и Лоренцо согнулся, упав на колени в изножье кровати. Схватившись за резной столбик, он подтянулся кверху, но в этот момент его настиг еще один приступ боли. Боль была такая, как будто дюжина мечей пронзила его тело и он истекает кровью. Он даже ощутил вкус крови, вытирая рот.

Лоренцо снова согнулся пополам и на этот раз чуть не потерял сознание. Он бы позвал на помощь, но обнаружил, что не в состоянии вымолвить ни слова. Он качнулся назад, держась за кроватный столбик.

В этот момент он все понял, и ужас едва не сразил его. Лоренцо потянулся к своему саквояжу, за коричневой бутылкой, которую брал во дворец. Перед глазами у него все расплывалось настолько, что коврик, который был всего в нескольких дюймах от глаз, казался страшно далеким.