Агасфер. Чужое лицо - Вячеслав Каликинский

– Не сепети, Червонец! Криком тут ничего не поправишь! – Сема Блоха как мог коротко рассказал «иванам» про аферу Соньки с продажей участка китобою-норвежцу и про фальшивую карту, повернулся к сожительнице: – Вот такие дела, Софьюшка! Ты, чай, забыла, что не в Петербурге орудуешь, не в Берлине! Сахалин – остров маленький, здесь все и вся на виду!

– А ты что же не подсказал мне, неразумной? – спокойно парировала Сонька. – Откуда я могла знать, что норвежец этот так скоро вернется? Он говорил – месяца через три!

– Золотишко, Софья, такое свойство имеет. Притягательное! – хохотнул невесело Блоха. – Что делать-то станем, робяты? Фраерка отпускать никак нельзя: генерал с супругой сегодня же его расколют!

– Ну и что? – зевнул еще один «иван» по кличке Черношея. – Ну, всыплют бабенке твоей десятка три «лозанов» по филейным частям, чтобы гостей заморских не «обмахивала», губернатора-батюшку не позорила. Студента, конечно, из губернаторского дома в тюрьму обратно определят – и все!

– Ишь ты какой ловкий! – накинулась на него Сонька. – А ежели не «лозанов», а плетей[74] десятка два? Конечно, не твоя жопа страдать будет!

– А чертежик с картой секретной? А ежели китобой скандал большой поднимет? Опозорили, на 25 тыщ нагрели!

– Сударика кончать надо, – хлопнул рукой по столу Червонец. – Но не здесь! Отведем в кабак, напоим, а под конец водочкой с борцом[75] угостим! Сонька! Выдь погляди – нет ли кого возле хаты? Потом наплетешь что-нибудь Студенту, чтобы не сбег. По одному расходимся, Студента мы с Черношеем на себя возьмем.

– Жалко Митеньку, – вздохнула Сонька. – Ресницы-то у него для баб – просто сладкий угар! Ладно, пошла глядеть я…

⁂

Смерть Студента никого в губернаторской резиденции особо не расстроила. Опоенного отравленной водкой, выкинули его под забор у кабака, и уже через час лихие люди раздели труп догола – поэтому и пролежал он в морге при окружном отделении полиции трое суток неопознанным. Так бы и закопали, не опознай Митю случайно заглянувший в полицию доктор Погаевский. Доложили генерал-губернатору, который уже устал отбиваться от китобоя Нордрума и его требований. Тело Студента, раздувшееся на жаре, предъявили норвежцу. Ему же потихоньку показали Соньку Золотую Ручку: чувствовался, ох чувствовался начальнику полиции ее почерк! Студента норвежец опознал, Соньку, пришедшую на перекличку в арестантском сером платьишке и платке – нет. Официального следствия не заводили, чтобы не впутывать в это грязное дело его высокопревосходительство и супругу.

⁂

У Соньки с Семой Блохой состоялся серьезный разговор.

– Вот что, Софья: коли не передумала ноги делать, так нынче бежать надо, – заявил Блоха. – С середины августа в проливе начинается сезон штормов, да еще и добраться до пролива надо. По тайге, в обход жилья и наезженных дорог – дня три-четыре, не меньше. А с тобой все пять-шесть будет, из тебя таежник-ходок никакой. И еще плот сколотить надо, матерьялу для него нам никто не приготовит. Одежку, опять-таки, для тайги подходящую найти надо – иначе гнус заживо сожрет! Ну, не страшно? Не передумала?

Сонька упрямо тряхнула кудряшками:

– Сказала: убегу – стало быть, убегу.

– Упрямая ты. Уважаю! – хмыкнул Блоха. – Да, хорошо бы сетку на морду найти – вроде как пасечники носят, от пчел. Жрачки на пару недель заготовить, не менее…

– Не много еды-то? – недоверчиво поинтересовалась Сонька. – Целый пуд насчитал.

– Тайга много сил забирает, Софья. Хорошо бы у гиляков мяса вяленого прикупить, рыбы копченой: и весу меньше, и сытнее. И припасать аккуратно надо, понемногу: народец у нас ушлый, все сразу поймет. Не то чтобы сдал начальству кто – в компанию напросится! А чем больше бегунков, тем быстрее поймают. Так-то, подруга!

– Идея есть у меня, Сема… Но для этого надо раздобыть форму солдата караульной команды. Сможешь?

– Делов-то! Возле казарм ихних, на задах, все время сушится. А что за идея?

– И чтобы груза меньше таскать, и быстрее до берега дойти, надо не по тайге ноги ломать, а открыто идти, по дороге. Вроде как конвоирует солдатик арестанта на раскомандировку…

– Баб под конвоем, да еще поодиночке, не водят, Софья.

– Дурачок! Я солдатскую форму надену, а ты вроде как арестант.

Блоха с восхищением поглядел на Соньку:

– Давно говорю: мужиком тебе родиться бы!

Сонька махнула рукой: пустое, мол!

⁂

За два дня до намеченного побега Сонька еще одну хитрость придумала: притворилась больной, чтобы на проверки не ходить. Первый раз послала вечером Шурку-Гренадершу, та в надзирательской доложила: так и так, заболела жиличка моя, не встает. Старший надзиратель послал к ней домой для проверки фельдфебеля с солдатом. Вернувшись, те подтвердили: лежит, еле дышит, горит вся.

Утром история повторилась – с той лишь разницей, что на домашнюю проверку побрел один солдат. И вечером опять пошел: Сонька на особом счету была, в ее «статейном списке» так и написано красным карандашом: склонна к побегу.

– Дохтуру надо бы сказать, господин фельдфебель, – доложил солдат. – Пусть в больничку забирает – чего ноги-то зря бить? И так днем натопаешься с нашими варнаками, а тут еще бабу ходи проверяй!

– Завтра подводу возьмешь! – распорядился фельдфебель. – Сразу и отвезешь в лечебницу, если что… Счас наряд выпишу…

Пока фельдфебель, высунув от напряжения язык, писал требование на подводу, Сонька с узелком уже шагала по направлению к Дуэ. За околицей, в условном месте, ее поджидал Сема Блоха с двумя мешками. Переодеваться Сонька пока не стала.

В пост Дуэ беглецы пришли уже затемно. По дороге никого не встретили: сахалинский народ после заката из домов предпочитал не выходить. Обошли поселок по околице, отыскали нужную избу на окраине. Предупрежденный поселенец пустил ночевщиков, указал на охапку сена в совершенно пустом доме.

– Ружье в сенях, под притолокой. Счастливенько вам, стало быть! – И ушел ночевать в вольную тюрьму.

– Часа три-четыре поспим – и в путь-дорогу, – распорядился Блоха. – До завтрашнего вечера тебя, авось, не хватятся. Шурку-то предупредила?

– Не дурная! Скажет солдату, что жиличка сама в лечебницу ушла. Может, поленится солдатик туда идти проверять.

Блоха сразу захрапел, а Сонька уснуть так и не смогла. Слушала мышиный писк и топоток маленьких лапок под сеном. Под утро встала по нужде, долго вглядывалась в циферблат раздобытых Блохой часов. Растолкала напарника: