Артания - Юрий Никитин

– Уходим, – прохрипел он.

Из озера лавы взметнулся фонтан оранжевого огня. Страшныйжар сжег все волосы на руках и лице Придона, мгновенно вздул кожу пузырями ивошел в тело до мозга костей, вызвал невыносимую боль. Ноги подкосились, он упал,подполз к Олексе. Тот стонал, не открывая глаз. Лицо и грудь почернели, жуткийжар сжег верхний слой кожи, Олекса казался покрытым серой пылью, но это былпепел его сгоревшей кожи.

Он ухватил Олексу, сам закричал от боли, кожа на рукахсожжена. Грохот затих, земля не дергается, только сильный жар все так жеиссушает кожу и превращает оболочку глаз в мертвую слюду.

На том месте, где возвышалось последнее убежище дивов,плескалось огненное море лавы. В низком небе разверзлась жуткая дыра,проглянуло такое же жуткое красное пятно, неподвижное, без бегущих в страхеокруглых, как бараны, туч, словно страшное озеро отражалось там, как в зеркале.

В сторонке пытался подняться и снова падал на руки Конст.Спина его стала красной, словно кожу сняли заживо, волосы сгорели, а серыйпепел сдуло порывом жаркого ветра. Придон, почти теряя сознание, отнес Олексуподальше от огненной лавы, затем вернулся за Констом и положил их рядом.Очнувшись, Конст слабыми пальцами пощупал Олексу, тот перестал стонать, иПридон подумал, что не зря он вытащил этого Конста, умеет лечить лучше любогоиз артанских лекарей.

От изнеможения в глазах плыло. То ли заснул, то ли терялсознание, но, когда очнулся, пурпурные тучи стали темно-багровыми, а оранжевоеморе лавы остыло, покраснело, кое-где покрылось темной коркой.

Массивные глыбы почти целиком скрылись в озере, только всамом центре озеро остыло чересчур быстро, и несколько огромных каменных блоковторчат из оплавленной дымящейся земли, уже не погружаясь. Земля еще вишневая,но остывает, доносится треск, шипение, сухие щелчки, рвутся остывающие каменныепласты.

Конст укутал Олексу обгорелыми тряпками так, что излохмотьев торчит только нос, красный, обгоревший, распухший.

– Спасибо, – прохрипел Придон. – Теперьпомоги мне его на спину… Нет, я подниму сам, ты привяжи…

Горячий злой ветер сильно толкал в спину. Придон чувствовал,что без этого ветра он не мог бы идти вовсе, страшно и подумать, как этодвигались совсем недавно в обратную сторону, как ломились сквозь эту пылающуюстену.

Конст дважды брался помогать нести Олексу. На нем ранызаживали быстро, затягивались на глазах даже жуткие ямы от выжиганияраскаленным железом.

– Сделай что-нибудь с моим другом! – потребовалПридон. – Ты же можешь!

Конст на ходу повернул к нему худое, как будто на черепнатянули кожу, лицо. Запавшие глаза прятались так глубоко, что Придон виделтолько пугающе пустые глазницы.

– Не могу, – ответил Конст просто, и Придонувидел, что спасенный им человек держится из последних сил. – Нужна вода,много воды… И мне, и ему…

– Вода, – вырвалось у Придона хриплое. –Вода!.. Да будь здесь вода…

Они шли под пурпурным небом, что значило день, шли подбагровым, такая здесь ночь, снова под пурпурным, а горячий ветер с каждым днемслабел, а без подталкивания в спину каждый шаг становился все тяжелее.

Придон сам впадал в беспамятство, а когда вздрагивал ивозвращался в этот жуткий мир, обычно видел впереди тощую фигуру Конста. Егофигура отбрасывала жуткие тени по мертвой выжженной земле, он что-то бормотал,размахивал руками, словно так было легче идти. Похоже, он нарочито выходилвперед, что если какая беда, то хотя бы успеет поднять крик, могучий воиночнется и схватится на огромный топор.

Сухой воздух сушил горло, оба жадно разевали рты, пытаясьзахватить больше жизненной силы, но сухость лишь проникала по гортани в легкие,заставляя долго и судорожно кашлять, выплевывать горячие комочки спекшейсяпыли.

Придон чувствовал, что мозг уже плавится от дикой жажды.Губы стали сухими, как кора старого дерева, полопались, как эта же кора, горлосаднит, словно изнутри содрали кожу, а потом еще и набили туда горячего песка,язык превратился в неподвижную каменную плиту, его не сдвинуть, не сдвинуть…

Конст молчит, не жалуется, хотя Придон видел, как тот падаетвсе чаще. Последний раз он не захотел вставать, пришлось попинать ногами.Второй раз не помогли и пинки. Придон опустил Олексу на землю, оторвал длиннуюполосу ткани и привязал Конста за шею.

– Я, – выхрипел он пересохшим горлом, – я…буду тащить… Мне тяжело… Если ты пойдешь… мы дойдем… Конст ответил совсемсипло:

– Мы… не дойдем… Иди один…

– Нет… мы дойдем…

Он качнулся, поднял Олексу и двинулся, не видя дороги, нотак, чтобы ветер дул в спину. Конст некоторое время тащился следом, но однаждыПридон не ощутил привычного натяжения. Дернул сильнее, подтащил веревку,поворачиваться с Олексой на плечах труднее, в ладони оказался чисто срезанныйобрывок.

Зарычал, бережно опустил Олексу, разогнулся, широкорасставив ноги. Ветра уже нет, но качает так, словно треплет ураган. Еслиприсмотреться, то можно заметить легкие отпечатки… вот здесь он упал и ужеполз, цепляясь за камни, за неровности почвы… Вот здесь ударился головой… ужене видит…

На Конста он наткнулся всего через сотню шагов. Упал рядом,тяжело дыша, сказал измученным голосом:

– Там остался мой лучший друг… Его ждет отец, которыйотправил со мной двух сыновей… Один уже погиб, закрывая меня! Могу ли я лишитьотца и второго сына?

Конст долго лежал молча, уткнувшись лицом в горячий черныйпесок. Прошептал едва слышно:

– Иди сам. Если можешь, неси своего друга… Я вам толькопомеха…

– Ты в моем отряде, – ответил Придон.

– Я… я чужой…

– Ты в моем отряде, – повторил Придон. –Теперь ты наш…

– Если ты оставишь меня… – прошептал Конст, –доберешься быстрее… Со мной можете не добраться вовсе..

– Я же не куяв, – ответил Придон. – Артанесвоих не бросают!

Конст повернул голову, в запавших глазах на этот раз блеснулстранный огонек. Ни говоря ни слова поднялся, пошел, шатаясь, обратно.

Придон помнил, что он шел, очень долго шел. Потом полз.Тащил на себе Олексу, возвращался и ловил Конста. Тот все пытался уползти иумереть, чтобы Придон мог двигаться быстрее, без обузы, а Придон чувствовал,что для него это тягчайшее оскорбление, если примет такую жертву.

Все чаще наступало затмение, когда он шел или полз в полнойтьме, а затем возникало сияние, в нем проступало лицо Итании, он двигался наэтот свет, и снова ноги переставали подкашиваться, а пальцы не соскальзывали скамней, за которые подтягивался.

Однажды земля начала подрагивать, затем затряслась ужесильнее, загудела, словно прямо на него несся табун диких коней. У него не былосил поднять голову, но грохот затих. И снова он помнил лишь, что надодвигаться, надо идти, ползти, надо доставить Аснерду хотя бы Олексу, там волхвыи маги, там могучие лекари, там есть все, молодые и сильные должны умиратьтолько в бою…