Сокровище Харальда - Елизавета Дворецкая

— Захотела бы ты — не было бы драки. Я тебя в жемчужинку превращу и в руке унесу — не заметит никто.

— Да ладно тебе! — Елисава улыбнулась. — Тут не знаешь, что думать, а ты мне басни рассказываешь.

— А что же мне не рассказывать — я и кощунник, и басенник. — Всеслав улыбнулся и придвинулся ближе, держа ее за руку. Рука его вдруг сильно потеплела, стала горячей, но Елисава почему-то не могла отнять свою. — Оберну тебя колечком, перстнем самоцветным, надену на палец и унесу. Стань, красна девица, жемчужинкой скатной, как роса белой, как слеза чистой!

Голос его звучал с чарующей, обволакивающей мягкостью, и у Елисавы закружилась голова. Все в ней вдруг застыло, собственное тело уже не принадлежало ей. Княжной завладела какая-то посторонняя сила, и сама душа словно бы смотрела на нее откуда-то со стороны. А перед глазами разливалось жемчужно-белое сияние, искрилось и мерцало, как роса; она не чувствовала ни рук ни ног, ее окутало непроницаемой пеленой и стало сжимать в комок, как будто какие-то прочные оковы все теснее смыкались вокруг нее. Елисава даже видеть себя не могла; берег исчез, все было залито этим белым сиянием, и только мягкий, властный, изменяющий время и пространство голос все еще звучал рядом с ней и внутри нее.

«Нет, не надо, отпусти», — не голосом, а каким-то остатком сознания попросила она, уже не надеясь, что ее услышат, что ее мысли вырвутся из жемчужинки, в которую она превращалась. И все-таки ее услышали. Несколько мгновений ничего не происходило — смолк чарующий голос, белое сияние висело перед глазами… А потом что-то теплое легко коснулось ее губ, и сияние начало таять. Княжна вновь ощутила себя человеком и увидела, что стоит на берегу реки, а Всеслав держит ее за руки.

Едва придя в себя, она вдруг так испугалась, что отшатнулась от него, чуть не упала, и ему пришлось снова поймать ее. Но Елисава, обретя равновесие, резко отстранилась. Заклинание, превращение, поцелуй-призрак, снявший чары, — все вместе всколыхнуло ее прежний страх перед Всеславом. Этот человек действительно был сильным чародеем, и напряженный пристальный взгляд его серых, дымчатых, туманных глаз из-под нависших бровей сейчас пугал Елисаву почти так же, как в день их первой встречи.

А ничего не было: ни поцелуя, ни превращения живой девушки в скатную жемчужинку. Халльдор и двое его товарищей-варягов, полочане возле ладей — все они видели только, что князь Всеслав и старшая Ярославна стоят рядом, только у него чересчур сосредоточенный вид, а у нее — рассеянный.

Елисава думала, что уже хорошо его узнала, — а в нем таились такие глубины, о которых она не имела представления. Нечто такое, чему вовсе не было места в ее мире и чего ее приучили бояться как дьявольских происков. Познакомившись с ним, княжна узнала, что и в державе, в которой она живет, и в истории ее собственного рода, и в жизни вообще есть много такого, о чем она и не подозревала в Киеве. Словно девушка из сказки, она покинула обжитые знакомые места и углубилась в темную чащу дремучего леса, полного опасных чудес. Но в эту чащу ходят не зря: оттуда возвращаются мудрее, взрослее, научившись гораздо лучше понимать мир и свое место в нем. Всеслав, князь-оборотень и кровный родич Елисавы, стал Серым Волком, унесшим ее за грань познанного, и она боялась его, как боятся всякого, стоящего одной ногой за гранью Того Света. Неужели были времена, когда все князья были такими? Наверное, именно в этом состояло их предназначение? Но ее предки-варяги, особенно дед Владимир и отец Ярослав, очень сильно изменили подвластный им мир. И Всеслав — последний осколок того мира, в котором правили законы рода и старые боги и которого больше нет.

— Не бойся, — сказал Всеслав. — Как ты захочешь, так и будет. Я тебе мешать ни в чем не стану. Поезжай за море, выходи за кого хочешь, за этого ли, за другого ли… Кого ни выберешь, в Нореге княгиней станешь. Я тебя только об одном попрошу…

— Попросишь? — повторила Елисава. Ей казалось даже странным, что он просит ее, хотя сам может сделать все, что только захочет.

— Ярослав Киевский, само собой, не обрадуется, когда узнает, что мы тут наделали. И спор наш в Луках не кончится. Я и за Смоленск буду биться, а дадут боги сил — и за Киев.

— За Киев? — в изумлении повторила Елисава.

— Мой отец из сыновей Владимира и Рогнеды был старшим, ему и наследство первому причитается. Может, из Ярославова гнезда я с тобой одной родственную любовь имею, как должно быть, а братья твои меня оборотнем и зверем лесным почитают. Трудно нам будет друг в друге братьев увидеть. И я тебя вот о чем попрошу: не вмешивайся и мужу — кто бы им ни оказался — не давай. Пойми, сестра: если Ярослав Киевский наш, Изяславов, род под корень изведет, как все другие роды извел, этого ему никакие боги уже не спустят — ни старые, ни новые. Слишком много родной крови он пролил, слишком долго терпение богов испытывал — еще немного, и не стерпят боги, и сам его род с земли исчезнет без следа. Не помогай ему и братьям свой же род погубить.

— Я не стану помогать, — прошептала Елисава, вспомнив все то, что узнала от Всеслава и о чем уже не могла не думать.

— Конечно, не один твой отец виноват, не он это начал.

— Это правда! — горячо воскликнула Елисава. — И Владимир Старый двух братьев убил. И сыновья Игоря, и сыновья Рюрика, говорят, между собой дрались.

— Слишком давно это началось, и не на Руси даже. Сам Рюрик на Русь проклятие родовое принес. Проклятие его было в том, чтобы братья ради власти и наследства враждовали и убивали друг друга, кровь свою проливали, и наложено было проклятие на семь поколений. И как в Игорев род гривна попала, то и проклятие сюда принесла. Сыновья Владимира были седьмым коленом. К нему и твой отец принадлежит. И мой дед Изяслав принадлежал. Но мы с тобой уже из-под тучи вышли и можем вовсе от проклятия род освободить.

— Мы можем? — Елисава схватила его за руку. — Неужели? Но как? Я на все готова, лишь бы этого больше не было! У меня шесть братьев! Я не хочу, чтобы они друг друга убивали!

— Совсем снять его не выйдет, даже мой кормилец, вуй Беловод, путей к тому не нашел. А он знатный волхв, ему и на этом, и на Том Свете все тропы открыты. Но можно смягчить проклятие. Враждовать наследники Рюрика будут и дальше, и твоих братьев эта вражда не минует, но смерти друг другу желать уже не станут. Кончается наше прямое родство. От Игорева рода только Ярославичи и Изяславичи остались, и то между мной и тобой — пять колен родства. Было бы еще два — женился бы я сам на тебе, и делу конец. — Всеслав усмехнулся. — Да пока нельзя. Но появятся у твоих братьев дети — и у меня дети есть, — у них уже будет седьмая степень родства, так что им жениться между собой можно будет. И укрепим мы род Игоря на Руси. А чтобы проклятие не вернулось — это от тебя зависит, сестра.

— Что от меня зависит?

— Смотри, что покажу.

Всеслав расстегнул плащ, сбросил его с плеч прямо на землю, и Елисава увидела на его груди широкую золотую гривну. Всеслав снял ее и на ладонях подал ей. Она же не решилась прикоснуться к драгоценности и только в изумлении рассматривала ее. Такого княжна не видела никогда. Ни среди приданого матери, ни среди воинской добычи отца, ни даже среди византийских и восточных сокровищ Харальда ничего подобного не было. Гривна состояла из трех золотых обручей, соединенных плетением золотой проволоки, и украшали ее литые головки змеев. Веса, вероятно, в ней было около трех марок, а сколько она могла бы стоить в серебре, Елисава даже не пыталась представить.