Гибель Богов-2. Книга седьмая. Орёл и Дракон - Ник Перумов

Бран Сухая Рука меж тем поднимался тоже; из-под прижатой к рассечённому горлу ладони вырывались струйки сероватого пара.

– Кадавры, – яростно бросил Хаген. – Гомункулусы. Куклы!..

– Главное – что у этой куклы в голове, – хрипло проговорил Бран. Он убрал ладонь – на шее остался лишь широкий багровый шрам.

Хагену вновь стало не до разговоров; его двойник упёрся, отражая каждую атаку, каждый выпад.

Криво усмехаясь, ученик Хедина добавил к размаху стали магию. Лезвие меча полыхнуло, призрачные двойники клинка срывались с его оружия, и гасли, ударяя в грудь сражавшегося с ним мертвяка. Тот пошатнулся, согнулся, пальцы его разжались, выпуская эфес.

– Готово, – просипел Бран. Сухая Рука оставался в стороне, не пытаясь вмешаться в поединок. – Готово, Хаген! Так и знал, что ты на это попадёшься!..

– На что?

Двойник хединсейского тана опустился на одно колено, голова его поникла, руки прижаты к груди.

– Ты зажился на этом свете, ученик Хедина. Но мы не могли тебя добыть – слишком уж хитёр и изворотлив твой учитель. Но теперь ты отправишься туда, куда и должен – в домен Соборного Духа!..

«Это с чего ради?» – хотел было ухмыльнуться Хаген, но мир его внезапно заполнила одна лишь боль. Это он теперь оказался рухнувшим на колено, едва не теряющим сознания от режущей грудь му́ки.

Бран Сухая Рука возник рядом, низко склонился, обнимая за плечи, словно брата.

– Нас обоих там заждались, – прохрипел он. – Дело сделано. До встречи, тан Хединсея!.. Нелегко будет нам оправдаться перед Великим Духом!

…Туман, холодный и мокрый.

Волны его катились со всех сторон, подобно прибою. Над серым морем нависали вечерние сумерки, холодный пронзающий ветер дул, казалось, со всех сторон сразу, и лишь впереди смутно виднелся какой-то холм, а на нём – неяркие огоньки, как будто окна жилища.

Ученик Хедина с трудом выпрямился – в себя он пришёл, лёжа ничком на влажной траве, но не на живой, смоченной утренней росой, – нет, на сухой и колкой, словно давно скошенное сено, облитое водой из ведра.

Он взглянул на себя.

Не его руки, не его меч, не его доспехи – того, мёртвого, с могильного камня.

Хаген пошатнулся. Он слишком поздно понял, какую ловушку ему подстроили.

Ему казалось – он дышит, чувства его остались прежними, ощущается земная тяга; но на самом деле путь у него уже только один.

Тан тяжело упал на одно колено, вонзая чужой клинок в землю и утыкаясь в него лбом. Глаза его сочились не слезами, но ненавистью, яростной и горячей, однако же – бессильной.

Он понимал, что мёртв. Чары, наложенные Учителем, разбиты, серые пределы, домен Соборного Духа, поглотили его, Хагена, душу.

…Туман, холодный и мокрый.

Раздвигая его руками, словно болотную тину, Хаген угрюмо двинулся в единственном направлении, где новая действительность хоть как-то отличалась от бесконечных пространств унылой бесцветной мглы.

Сумерки, которым никак не смениться ночью. Тучи, готовые разразиться бурей, которая никогда не настанет. Ветер, дующий со всех сторон, который ничего не движет и гонит. Посмертие, сухая и старая картинка, нарисованная выцветшей тушью с настоящей жизни.

Хаген шёл упорно и упрямо, не давая чёрным мыслям взять верх. Себе самому он казался вполне живым, телесным, воплощённым. Тяжесть доспехов и оружия, скрип кожаных ремней, даже запах собственного пота – чем не жизнь?

Дом на холме освещал ему дорогу огнями окон, но казались они не радостными и приветливыми, а, напротив, мрачными и предостерегающими – словно алые фонари, подвешиваемые порой в горах Восточного Хьёрварда возле крутых обрывов и пропастей.

Хаген поднимался. Смерти нет, твердил он себе, сжимая зубы. Я помню, кто я, помню, что должен сделать, значит, всё, что вокруг, – это посмертие или иная иллюзия, называй как хочешь, из которой надлежит вырваться.

Дом встретил его поваленным плетнём, странно покосившимся крыльцом; дверь сорвана с петель и просто прислонена обратно. Из окон пробивался мрачный алый отсвет.

Хединсейский тан поднатужился, отодвигая в сторону тяжёлую створку из каменного дуба. Открылись просторные сени, и в тот же миг отворилась дверь и в горницу; в проёме возникала массивная человеческая фигура.

– Привет тебе, Хаген.

Голос был низок, рокочущ, почти рычащ. Хозяин выпрямился, отступил в сторону, скрещивая руки на широкой груди. Язык, на котором он заговорил, был древним наречием Восточного Хьёрварда, наречием его матери, Свавы, на котором она, когда хмель не брал над ней верха, пела маленькому Хагену протяжные разбойничьи песни.

– Привет тебе, хозяин, прости, не ведаю твоего имени, – на том же языке ответил ученик Хедина.

– Зови Трактирщиком, – последовал ответ. – И входи, садись. Времена сейчас недобрые, но кой-какое угощение соображу.

Хаген повиновался.

Просторная горница, убранная, словно в богатом трактире где-нибудь в Бирке или Хедебю, с длинным деревянным столом и лавками, с медвежьими и волчьими шкурами на стенах и воронёными доспехами на особых расчалках.

Угощение оказалось под стать. Форель из северных рек, ягоды – брусника, морошка, клюква, немудрёные соленья, простой ржаной хлеб.

Трактирщик со стуком поставил перед Хагеном высокую пенящуюся кружку.

– Выпьем, тан. Это добрый эль.

– Другого здесь, наверное, и не бывает, великий дух, – как мог спокойно сказал Хаген, поднимая кружку.

– Я – не он, – отрезал Трактирщик, в свою очередь поднимая эль.

– Ты – часть его. – Хаген отставил пиво, лишь сделав вид, что пьёт.

– Часть, но особая. – Хозяин вгляделся в глаза тану. – Не пригубил даже моего эля. Почему?

– Не по мне эта честь, великий. Да и сказки сказывают – кто чего отведает в посмертии, тот жизнь земную уже навсегда забудет. А я забывать ничего не хочу.

– Не все забывают, – буркнул Трактирщик. – Кто хочет забыть – тот забудет. А кто не хочет – тот нет. Иные и рады были бы, да не могут. Кто по жене иль по мужу убивается, кто по детям. Кто родной город вспоминает, перед врагами павший. Кто злато зарытое, о коем семье не сказал… Ты вот – ничего не хочешь забыть, Хаген из Йоля?

– Ничего, – сухо ответил тан. – Всё помнить должен, обо всём Учителю рассказать.

– Может, и расскажешь, когда сам Учитель твой к нам соберётся, – сообщил хозяин.

– Уж кого-кого, а великого бога Хедина вам никогда не заполучить, – усмехнулся Хаген. – Но довольно этих речей, хозяин. Мне ведь дальше двигаться надо, как я понимаю?

– Можешь двигаться, а можешь и тут чуток задержаться. Торопиться не обязательно, можем с тобой посидеть славно, эля выпить – это ведь последний твой эль, не забывай, тан.