Дни - Джеймс Лавгроув

– Ладно. – С трудом поверив в то, что Линда проглотила его выдумку (ведь обычно она – настоящий детектор лжи), Гордон отваживается на новое замечание, которое должно вызвать ответную реакцию. – Мне страшно не повезло.

– Да, с разбитыми зеркалами всегда так бывает, – рассеянно соглашается Линда. – Ну что, может, пойдем пообедаем где-нибудь? Если верить карте, тут на кольце есть сразу три заведения.

Никакого перекрестного допроса с пристрастием? Даже брови не приподняла недоверчиво? Неужели обман прошел так легко?

Нет, что-то тут не так, в этом отсутствии подозрительности чувствуется что-то странное, совсем не свойственное Линде. И, шагая рядом с женой в сторону кольца на Красном этаже, Гордон замечает, что лучистое свечение ее лица, которое он сперва принял за отраженный свет из «Осветительных приборов», не покинуло Линду, хотя они давно удалились от того отдела. Значит, это мерцание исходит от нее самой. И движения у нее не такие резкие, как всегда. Она уже не шагает быстрыми, решительными шагами, – нет, она ступает медлительно и грациозно. Да и голос, кажется, утратил привычную колкость.

Гордон не в силах понять, что же произвело такую разительную перемену в его жене. Фирменный пакетик означает, что она что-то купила, но не могла же одна покупка так ее изменить. Быть может, на некоторых покупателей этот магазин оказывает успокоительное действие?

Они выходят на кольцо, залитое ярким солнечным светом, отражающимся от белого мраморного пола. Воздух, очищаемый зелеными легкими Зверинца, здесь заметно свежее и животворнее мертвого, кондиционированного воздуха в торговых отделах, он пропитан запахами еды, доносящимися из киосков и кафе. Полюбовавшись, как положено, несколько минут Зверинцем, Гордон спрашивает у Линды, что бы ей хотелось съесть, и та ошарашивает его, предложив выбрать самому.

Наиболее дешевой едой из всего, что тут имеется, оказывается китайская лапша, и Гордон осторожно предлагает лапшу. Линда отвечает, что китайская лапша – очень даже неплохо, и вручает Гордону карточку. И вот Гордон Триветт делает свою первую покупку в «Днях»: две порции куриного чоу-мейна, плюс пластиковые палочки за отдельную плату.

Они несут свои картонные тарелочки с чоу-мейном к ближайшей свободной скамейке и, усевшись рядом, принимаются за еду, время от времени поглядывая на радужные ярусы атриума.

– Кажется, будто мы внутри какого-то большущего дутого пирога, – бормочет Гордон, приготовившись услышать от Линды, что он сморозил глупость, но она только кивает.

Очень странно.

– Так что же ты купила? – интересуется он, показывая на фирменный пакетик.

– Посмотри сам. Это подарок тебе.

– Подарок? – Гордон откладывает палочки, вытирает пальцы о бумажную салфетку (она тоже – за отдельную плату), раскрывает пакет и заглядывает внутрь.

– Там была молниеносная распродажа, – говорит Линда. – И я оказалась в самой гуще.

Гордон запускает руку в пакет и, достав все четыре галстука, выкладывает их в ряду себя на бедре.

– Это все мне? Зачем так много?

– Они тебе не нравятся?

– Мне нравится вот этот, с монетками.

– Правда?

– Правда. – Он говорит искренне, ему действительно нравится этот галстук, и он тронут, что Линда позаботилась о галстуках для него, пусть даже, если вдуматься, они куплены на его деньги. – Но зачем тебе понадобилось покупать сразу четыре? И зачем два – с одинаковым рисунком?

– Гордон, это же была молниеносная распродажа. Там все хватают, кто что может. К тому же на них была двадцатипроцентная скидка. Это значит, что четвертый – почти бесплатно.

– Почти.

– Думаю, ты не совсем представляешь себе, через что мне пришлось пройти, чтобы купить их для тебя. Я боролась за эти галстуки.

– Боролась за галстуки?

Линда грустно качает головой:

– Я так и думала, что тебе не понять. Если ты никогда не бывал на молниеносной распродаже, то как же тебе понять, о чем я толкую. – Она произносит эти слова с важным видом, точно седой, закаленный в боях ветеран, вспоминающий об окопах и сражениях.

– Ну, я кое-что слышал об этих молниеносных распродажах, и неуверен, что мне хотелось бы на них оказаться.

– Это было что-то неописуемое, Гордон. Я не могу передать это словами. Мне казалось, будто я спала много лет, но вдруг у меня в душе зазвенел будильник, и я проснулась. Я хочу сказать – по-настоящему проснулась. – Она оживляется при одном воспоминании. Глаза ее искрятся. – По мне мурашки даже теперь пробегают, когда я об этом думаю. Посмотри на мою руку. – Гордон смотрит. Волоски на ее руке стоят торчком. – На самом деле было довольно-таки страшно, – продолжает она, – но и здорово одновременно. Там был такой шум, такая толчея. Кажется, я кого-то ударила… Теперь многое вспоминается как сквозь туман… Но я получила то, ради чего туда пошла, и это – главное.

– Ударила кого-то? Линда! Да что на тебя нашло?

– Ничего особенного, Гордон, и не хмурься, не надо смотреть на меня с таким осуждением. Я просто думаю, что наконец-то узнала себе цену. Как это говорится? Открыла собственный потенциал. Узнала, на что же я способна.

– Ударив другого человека?

– Я же говорила – тебе этого ни за что не понять. Ты и пришел-то сюда с негативным настроем. Только не пытайся это отрицать, Гордон, – так оно и было. Ты пришел сюда, думая о том, что зря потратишь время. Поэтому ты так злился в такси. И что же вышло? Ты разбил зеркало и порезался. А вот я пришла сюда с твердым убеждением, что сегодня – величайший день в моей жизни. И что же? Так оно и есть. О чем все это говорит, Гордон? Мне это говорит о том, что мы сами – творцы своей жизненной удачи. Что от отношения зависит исход дела. Это такой простой урок, а многим людям почему-то трудно его усвоить.

Лицо ее перестало светиться. На смену лучезарному сиянию пришло жесткое, властное выражение, лицевые мышцы снова напряглись, словно им природой было не положено долго оставаться расслабленными. Прежняя Линда вернулась – и Гордон со странным облегчением наблюдает ее возвращение. Та мягкая, слегка мечтательная Линда, которая позволяла ему принимать решения за них обоих, заставила его изрядно понервничать.

– Что за жуткая лапша, – говорит она, отпихивая бумажную тарелку. – Зачем ты взял нам лапшу?

Так-то оно лучше. Гордону вдруг хочется наклониться и поцеловать женщину, которую он знает и любит, которой завидует, которую побаивается. Но он лишь копирует ее жест, отставляя в сторону свою тарелку.

– Ты права. Курица совсем резиновая.

Равновесие восстановлено, в его мир снова вернулся порядок, и Гордон решает остаток дня не спускать глаз с жены. Поскольку ясно, что ему придется остаться в «Днях», то уж лучше находиться при ней, чем бродить по магазину самостоятельно.

Так будет намного безопаснее.