Я — посланник - Маркус Зузак
Шрифт:
Интервал:
— Как университет?
— Ты знаешь, хорошо. Оценки высокие, опять же, я не ожидал.
— А Ингрид?
Повисает молчание — и вдребезги разлетается от нашего хохота. Выглядит по-мальчишески, но я рад за брата, а брат за себя.
— Да ничего так, — отвечает он, отсмеявшись.
А мне хочется сказать Томми, что я горжусь им, — но не из-за Ингрид. При чем тут Ингрид, в конце концов, я о серьезном…
— Ты молодец, — говорю, хлопаю брата по спине и поднимаюсь со ступеньки. — Удачи тебе.
Я спускаюсь с крыльца.
— Надо бы созвониться. Сходим куда-нибудь… — говорит Томми.
И опять то же чувство — хватит с меня. Я разворачиваюсь и спокойно — надо же, сам себе удивляюсь, — отвечаю:
— Навряд ли, Томми, ты когда-нибудь соберешься.
И сразу становится легче на душе. Приятно избавиться от паутины вранья.
— Пожалуй, ты прав, — согласно кивает Томми.
В конце концов, мы же все равно братья. Может быть, когда-нибудь мы и впрямь созвонимся и встретимся. Будем сидеть и вспоминать, разговаривать о том о сем. О серьезных вещах — поважнее, чем оценки и Ингрид.
Просто это случится не скоро.
А сейчас я лишь говорю:
— Пока, Томми, спасибо, что вышел проводить.
Иду по лужайке и думаю: хоть что-то приятное случилось сегодня.
В принципе, можно было еще посидеть с Томми на крылечке и дождаться, когда солнце доберется и до моей стороны. Но я встал и пошел по ступенькам вниз. Потому что нельзя сидеть и ждать солнца. Надо гнаться за ним самому.
Томми заходит в дом, я иду прочь, и тут в дверях появляется мама.
— Эд! — зовет она.
Я разворачиваюсь к ней.
Она подходит поближе и говорит:
— Слушай… с Рождеством тебя.
— Тебя тоже.
После некоторой паузы я добавляю:
— Мам, дело не в месте. Дело в человеке. Даже если б ты отсюда уехала, ничего бы не изменилось. Ты бы не изменилась.
Это горькая правда, но я не могу остановиться, не высказавшись до конца.
— И если уж так случится, что я отсюда уеду… — Комок подкатывает к горлу и приходится сглотнуть. — То только после того, как выбьюсь в люди здесь.
— Да, Эд…
В ее голосе — изумление. А мне жаль ее. Жаль женщину, которая стоит на облезлом пороге убогого дома на бедной улице не очень благополучного пригорода.
— Звучит… логично.
— Пока, мам.
Я разворачиваюсь и иду прочь.
Эти слова нужно было произнести.
Домой я захожу только за глотком воды — и отправляюсь к Милле. Она уже готова и ждет — в голубом летнем платье и с подарком в руках. А на лице радость, даже восторг.
— Это тебе, Джимми, — протягивает Милла большую плоскую коробку.
Мне очень неудобно — я пришел без подарка.
— Извини, но…
Взмах сухонькой ручки заставляет меня замолчать.
— Я так рада, что ты вернулся. Открой, пожалуйста.
— Не сейчас, хорошо? — улыбаюсь я и предлагаю даме руку.
Милла опирается на локоть, и мы идем ко мне в гости. Я думал вызвать такси, но пожилая леди сказала, что хочет прогуляться. Однако на полдороге становится понятно: Милла может не дойти. Ее одолевают кашель и одышка. «Неужели придется нести старушку?» — пронзает мысль. Однако Милле все же удается до меня добраться. Я тут же наливаю ей вина.
— Спасибо, — благодарит она, откидывается в кресле и моментально проваливается в сон.
Милла спит, а я время от времени подхожу — проверить, жива ли моя гостья. Слушаю звук ее дыхания.
А потом просто сажусь рядом и смотрю, как за окном в огне заката умирает день.
Когда Милла просыпается, мы едим индейку и фасолевый салат.
— Джимми, все очень вкусно. — Ее лицо просто сияет. — Все чудесно, спасибо!
На морщинистых губах выступает улыбка.
В других обстоятельствах я бы пристрелил того, кто употребляет слово «чудесно». Но Милле оно невероятно подходит. Она аккуратно промокает рот салфеткой и несколько раз повторяет: «Чудесно». И я чувствую, что Рождество удалось.
— Ну что ж! — Ее ладони шлепают по подлокотникам кресла. Милла очень оживлена — видимо, короткий сон пошел ей на пользу. — Ты откроешь подарок?
— Конечно-конечно, — сдаюсь я.
Коробка обернута подарочной бумагой. Я снимаю крышку и обнаруживаю черный повседневный костюм и темно-голубую рубашку. Пожалуй, это будет первый и последний раз, когда кто-то дарит мне костюм…
— Тебе нравится? — с надеждой спрашивает она.
— Очень.
Это правда — костюм замечательный, жаль, что надеть некуда.
— Пожалуйста, примерь!
— Непременно, — соглашаюсь я. — Непременно, Милла.
В спальне я даже нахожу пару старых черных ботинок. Плечи пиджака неширокие — и слава богу. Выбегаю в гостиную, чтобы показаться в обновке, но Милла опять спит.
И вот я сижу.
В костюме.
Пожилая леди просыпается и удивленно восклицает:
— Батюшки, вот это костюм! — И трогает пальчиками ткань. — Откуда у тебя такое чудо?
Несколько мгновений я стою, не зная, что ответить, а потом понимаю: у бедняжки, похоже, провал в памяти. И я целую ее в морщинистую щеку:
— Мне его подарила женщина потрясающей красоты…
Милая, милая Милла.
— Как чудесно, — шепчет она.
— Да, — соглашаюсь я.
Она права.
Мы пьем кофе. А потом я вызываю такси и лично довожу Миллу до дома. За рулем, кстати, Саймон. Ну, парень Одри. Видимо, решил подзаработать на Рождество, ведь на праздник двойные тарифы.
Я прошу его подождать и веду Миллу к дому. Да, конечно, можно и пешком вернуться, но сегодня я при деньгах и могу позволить себе поездку на такси.
— Спасибо, Джимми, — улыбается Милла и нетвердой походкой направляется на кухню. Она такая хрупкая — и все равно весьма красивая. — Очень приятно день прошел, — говорит она, и я с энтузиазмом киваю.
Действительно приятно, это чистая правда. Дурак ты, Эд Кеннеди, а еще думал, что делаешь Милле одолжение, приглашая ее в гости.
А теперь выходишь от нее в черном костюме и понимаешь: все строго наоборот. Это тебе выпала удача встретиться с чудесной женщиной.
— Домой? — спрашивает меня парень Одри.
— Да, пожалуйста.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!