Валашский дракон - Светлана Лыжина

Часто случалось так, что певун, которого схватили, осекался и замолкал. Тогда его отпускали и выбирали другого, но обязательно выискивался кто-то бесстрашный. Случалось, что бесстрашным оказывался румын, который устрашился в прошлый раз, но теперь, стыдясь минутной слабости, проявлял твёрдость духа и продолжал горланить, уже будучи схваченным.

Даже те, кто не знал и ни разу не слышал песню про жаворонка, теперь выучили её наизусть. История с поимкой и освобождением успела прозвучать не одну сотню раз, но не надоедала. Наверное, никогда прежде нахал-жаворонок не жил так долго.

– Значит, султану не нужны его люди, которых мы захватили зимой? – задумчиво произнёс Влад, выслушав рассказ Войко. – Что ж… Тогда и мне они не нужны.

– Что же мы будем делать с ними? – спросил Буриу.

– Быть им всем на колах, – резко ответил румынский князь, – и пускай Мехмед на это посмотрит! Поставим колья рядом с Тырговиште! Султан хотел показать, что сделает со всеми нами, а я покажу ему, что мы сделаем с ним и с его людьми. В нашей стране обширные леса, деревьев много, и кольев хватит на всех!

– Господин, не позволяй ярости затуманить твой разум! – воскликнул Войко. – Ведь султан устроил эту казнь только затем, чтоб досадить тебе…

– Вот и посмотрим, удастся ли мне досадить ему! Знатных пленников поднимем на высоту, достойную их недавнего положения при султанском дворе, чтобы сразу было видно, кто есть кто.

…Когда Мехмед наконец подошёл к Тырговиште, то увидел, что рядом с городом стоит почти тысяча кольев. Румынский государь казнил всех, кого полонил зимой. С момента казни прошёл всего день, поэтому лица трупов ещё не успели измениться до неузнаваемости. Султан обнаружил и Хамзу-пашу, и грека Юнус-бея, и комендантов сожженных крепостей – знатных пленников специально насадили на колья, что повыше всех прочих. Сам же Тырговиште был пуст. Жители покинули его, за редким исключением.

– Что я могу сделать с человеком, который не хочет открыто выступить против меня, а предпочитает уязвлять всеми возможными способами! – воскликнул султан.

Сделать и впрямь ничего не получалось, поэтому Мехмед, оставив в Румынии часть войска и приказав как-нибудь побыстрее закончить войну, удалился. В начале похода он намеревался зайти и в Трансильванию, но сейчас предпочёл не делать этого, потому что полагал, что в горах может попасть в ловушку так же, как Махмуд-паша в болгарских землях два года назад.

Возвращаясь в Турцию, султан переправился через Дунай близ Брэилы, но и там никому из турок не удалось найти себе добычу. Этот город тоже оказался покинут жителями, как и Тырговиште. Должно быть, кто-то предупредил их: «Берите с собой, что можете, и идите на запад, если не хотите, чтобы вас вместе с вашим скотом и скарбом угнали на юг».

Раздосадованный Мехмед велел предать огню дома и разрушить укрепления. Это случилось в конце июня, после чего Влад сказал:

– Султан ушёл. Должно быть, теперь Матьяш скоро появится, ведь ему больше нечего бояться.

* * *

После многих дней работы в Соломоновой башне придворный живописец наконец оставил в покое лицо на картине и перешёл к рисованию других частей. «Хвала небесам!» – мысленно воскликнул ученик, с удовольствием наблюдая новые изменения.

Пусть лицо нарисованного узника стало тёмным, злодейским, но ведь оно выглядело таковым на фоне светлого грунтового слоя! Фон у портрета предполагался тёмный, да и волосы у Дракулы, несмотря на проглядывавшую в них седину, были тёмные. «Одно дело тёмное на светлом, и совсем другое – тёмное на тёмном фоне. Соседние цвета очень сильно влияют друг на друга, и общее восприятие наверняка изменится», – говорил себе Джулиано.

Юному флорентийцу с недавних пор очень хотелось понять, что старик думает о Дракуле – считает ли по-прежнему злодеем или нет, – но вместо того, чтобы спрашивать об этом напрямую, лучше было просто подождать завершения портрета, ведь в готовом произведении мастер отразил бы своё видение гораздо полнее, чем словами.

Ждать, наверное, оставалось не так уж долго – учитель начал работать быстрее, потому что стремился отображать жизнь только в лицах, а на причёсках и одеждах, как говорится, отдыхал. Он безразлично относился к тому, насколько естественно выглядят подобные детали. Главное – сделать аккуратно. Вот почему волосы Дракулы на портрете приобрели очень ухоженный вид – оказались поделены на пряди и завиты. Во Флоренции многие щёголи завивали себе волосы, и даже при венгерском дворе кое-кто завивал. Но делал ли это Дракула в бытность государем? Живописец не спрашивал, а рисовал, как считал верным.

Нынешнее одеяние узника, конечно, не подходило для портрета, и старик придумал другое – из красного бархата, украшенное золотыми пуговицами, очень замысловатыми. В действительности такие трудно было бы застегнуть, но смотрелись они хорошо.

Однако придворный живописец своими выдумками сам осложнил себе задачу. Например, бархатная ткань собиралась спереди кафтана и на рукавах десятками мелких складочек, которые требовали тщательной прорисовки. Такие же складочки предполагались на красной бархатной шапке, к тому же украшенной девятью рядами жемчужин, а в каждом ряду этих жемчужин предполагалось штук двадцать! Сколько же работы! Да и изображение накидки из медвежьего меха, которую также придумал старик, требовало кропотливого труда – ведь на мехе столько ворсинок!

В то же время рисование придуманных одежд почти не требовало того, чтобы смотреть на модель, а значит, Джулиано мог сколько угодно разговаривать с Дракулой и играть с ним в шашки! Конечно, ученик пользовался этой возможностью, пока учитель, краем уха прислушиваясь к тому, что происходит в комнате, сосредоточенно трудился и что-то напевал себе под нос.

Наверное, другой мастер, рисуя нечто несуществующее, мог бы совсем перестать наведываться в башню или даже уехать из Вышеграда, но Джулиано знал, что его учитель, уже привыкший работать в определённом месте и в определённое время, никогда не согласится на отъезд. С годами привычка значила для старика всё больше. Он начинал зависеть от обстановки, в которой создавалась та или иная картина, а если условия менялись, это приводило к большому перерыву в работе. К тому же учителю по окончании рисования одежд снова потребовалось бы взглянуть на модель, чтобы убедиться в том, что в изображении лица ничего не упущено.

«Раз уж так сложилось, значит, меня ждут развлечения», – думал ученик придворного живописца, ставя на столе в комнате узника шашечную доску, а узник, наблюдая за приготовлениями к игре, наверное, думал о том же.

Во время игры Дракула сидел в кресле, будто на троне, положив руки на подлокотники, и смотрел прямо перед собой. Когда требовалось сделать ход, заключённый вытягивал руку в величественном жесте и указательным пальцем передвигал ту или другую фишку. Если же требовалось бить, узник чуть наклонялся вперёд, и фишка в его руке прыгала с клетки на клетку.

Когда битыми оказывались сразу несколько фишек противника, Дракула не мог сдержать довольной улыбки, будто говоря: «Я всё ещё не разучился мыслить, как полководец». Казалось, в такие минуты к нему даже возвращалась горделивая осанка, и тогда Джулиано невольно вспоминал, что видит перед собой кузена Его Величества, то есть человека, хоть и лишённого власти, но по положению почти равного королю.