Смертельный груз - Фридман У. Крофтс

– Обратимся теперь к машинописному письму, подписанному фамилией Ле Готье. Вы поверили в его подлинность?

– Да, поверил. Вся эта затея представлялась мне раздражающе нелепой, но никаких сомнений не возникало. Вы же знаете, я добровольно согласился участвовать в лотерее с Ле Готье, а пятьдесят тысяч франков – это как раз та сумма, которую составил бы наш выигрыш в случае удачи. У меня, правда, мелькнула мысль, что Ле Готье меня разыгрывает, но я сразу отмел ее, поскольку он человек совершенно иного склада.

– Вы успели написать Ле Готье ответ или отправить телеграмму?

– Нет. Письмо я получил поздно вечером по возвращении домой. Сразу я уже не мог ничего предпринять, хотя утром собирался послать телеграмму, что приеду за выигрышем лично, и бочку отправлять не надо. Но утром почтальон доставил открытку – тоже отпечатанную на машинке и подписанную Ле Готье, – с уведомлением об отправке бочки как о свершившемся факте. Я просто забыл упомянуть об этом в своем рассказе.

Клиффорд кивнул и снова сверился со своими записями.

– Вы отправляли письмо в фирму «Дюпьер и Си» в Париже, заказав скульптуру с доставкой для вас по адресу на Уэст-Джабб-стрит?

– Нет.

– Вы хорошо представляете себе кипу промокательной бумаги на своем рабочем столе в «Сен-Мало»?

– Да, разумеется, – ответил Феликс, окинув собеседника удивленным взглядом.

– Вы когда-либо позволяли пользоваться ею кому-то другому?

– Насколько помню, никогда.

– Вам приходилось возить ее с собой во Францию?

– Нет. Для чего?

– Тогда каким же образом, мистер Феликс, – адвокат произносил этот вопрос нарочито медленно, – вы объясните тот факт, что на упомянутой промокательной бумаге был обнаружен частичный отпечаток подобного письма, написанного вашей рукой?

Феликс мгновенно вскочил.

– Что? – воскликнул он. – О чем вы говорите? Письмо моей рукой? Не верю! Такое попросту невозможно!

– Я сам видел оттиск.

– Вы его видели? – Феликс принялся взволнованно расхаживать по камере, бурно жестикулируя. – Право же, мистер Клиффорд, это уже слишком! Говорю же вам: я не писал такого письма. Здесь явная ошибка. И вы тоже заблуждаетесь.

– Спешу вас заверить, мистер Феликс, что никакой ошибки нет. Я видел не только отпечаток на вашей промокашке, но и оригинал письма, полученного указанной французской фирмой.

Феликс сел и провел ладонью по лбу, словно испытывал головокружение.

– Для меня все это непостижимо. Вы не могли видеть такого письма от меня, потому что его не существует. Если вам что-то действительно показали, то явную фальшивку.

– Но как же объяснить отпечаток, оставшийся на промокательной бумаге?

– Боже милостивый, ну откуда же я знаю? Говорю вам, мне ничего не известно об этом. Послушайте, – добавил он, внезапно меняя тон, – здесь какой-то ловкий трюк. Когда вы утверждаете, что видели подобные вещи, я не могу вам не верить. Но это трюк. Другого объяснения быть не может.

– Положим, я склонен согласиться с вами, – сказал Клиффорд. – Но кто мог прибегнуть к такому сложному трюку? Только человек, имевший доступ в ваш кабинет, чтобы написать письмо там же, или выкрасть лист промокательной бумаги, а потом незаметно вернуть его на место. Кто бы это мог быть?

– Понятия не имею. Никто… По крайней мере, никто из тех, кого я знаю, не способен на такое. Когда было написано письмо?

– У Дюпьера его получили во вторник утром, то есть тридцатого марта. На конверт наклеили английскую марку. А это значит, что письмо отправили в воскресенье вечером или в понедельник, то есть в день вашего возвращения из Лондона после субботнего ужина у Буарака или днем позже.

– Но ведь кто угодно мог проникнуть в дом, пока я отсутствовал. Если все ваши слова правдивы, то кто-то так и сделал, хотя, признаться, следов вторжения я не заметил.

– Хорошо, мистер Феликс. Следующий вопрос. Кто такая Эмми?

Феликс вновь уставился на него в полнейшем недоумении.

– Эмми? – переспросил он. – Опять ничего не понимаю. Какая еще Эмми?

Клиффорд пристально следил за выражением лица клиента, когда произнес:

– Ваша Эмми с разбитым сердцем.

– Мой дорогой мистер Клиффорд, я не имею ни малейшего представления, о чем или о ком вы сейчас говорите. «Ваша Эмми с разбитым сердцем»? Что, черт возьми, это значит?

– А вот мне кажется, мистер Феликс, вы должны прекрасно все понимать. Кто та девушка, написавшая вам недавно письмо со слезной мольбой не бросать ее и поставившая вместо подписи слова: «Вечно твоя (хоть и с разбитым сердцем) Эмми».

Изумление во взоре Феликса теперь стало поистине безграничным.

– Либо с ума сошли вы, либо я сам, – тихо сказал он. – У меня не было письма от девушки, просившей не бросать ее, я вообще не получал ничего ни на какую тему от кого-то по имени Эмми. Вот почему мне теперь нужно, мистер Клиффорд, чтобы вы мне все объяснили.

– Тогда ответьте мне еще на один вопрос, мистер Феликс. Насколько я понимаю, в вашем гардеробе имеются два темно-синих костюма, верно?

Удивление на лице художника только усилилось, и он дал утвердительный ответ.

– В таком случае мне необходимо знать, когда вы в последний раз надевали каждый из них.

– Вот с этим у меня полная ясность. Один из них я надевал в парижскую поездку, а потом еще раз в воскресенье, отправляясь в Лондон, чтобы подготовиться к операции с бочкой, и снова был в нем в понедельник и во вторник, пока не оказался в больнице. Кстати, он на мне и сейчас. А второй синий костюм совсем старый. Я не ношу его уже несколько месяцев.

– Теперь скажу, в чем причина моего интереса. В кармане пиджака одного из ваших костюмов – судя по вашим словам, вероятнее всего, старого – было найдено письмо, начинавшееся обращением «Мой обожаемый Леон!», а заканчивавшееся подписью «Вечно твоя (хоть и с разбитым сердцем) Эмми». Та, кто написала его, высказывала… Впрочем, у меня есть копия. Читайте сами.

Художник просмотрел содержание послания с таким видом, словно спал и видел дурной сон.

– Могу клятвенно заверить вас, мистер Клиффорд, – очень серьезно сказал он, – что я знаю об этом гораздо меньше, чем вы сами. Это письмо не мое. Я никогда не видел его прежде и не слышал ни о какой Эмми. Все здесь вымысел. Не могу объяснить, как письмо попало ко мне в карман, но повторяю совершенно определенно: мне ничего о нем не известно.

Клиффорд кивнул:

– Прекрасно. Теперь мне осталось расспросить вас еще об одной вещи. Вы помните кожаное кресло с округлой спинкой, которое стоит перед плюшевой портьерой в вашем кабинете?

– Конечно.

– Подумайте основательно и скажите мне, кем была последняя из сидевших в нем дам?