Все девочки взрослеют - Дженнифер Уайнер

Я стояла в пустом кабинете, в пустом доме и слышала лишь стук собственного сердца. Я развернулась и взбежала по лестнице. На последний день рождения бабушка Одри подарила мне набор багажа: розовый чемодан на молнии и небольшой кейс для косметики. Я разложила чемодан на кровати и побросала в него вещи: джинсы, нижнее белье, свой экземпляр «Больших девочек», фотографию с Тамсин в «Сезам-плейс» (мне тогда исполнилось шесть лет), все средства для выпрямления волос, утюжок и зубную щетку. Я задыхалась, закрывая чемодан. Разумеется, Брюс не брал трубку. Записки я не оставила. «Бум, бум, бум», — загромыхал чемодан по лестнице. «Плевать, плевать, плевать», — произносила я с каждым шагом.

Я прошагала все тридцать два квартала от нашего дома до больницы Филадельфийского университета. Так неслась, что почти не разбирала дороги, так страдала, что не заметила, как мозоль на правой пятке лопнула и начала кровоточить. Я села на служебный лифт вместо обычного и поднялась в кабинет в компании трупа. Я приехала за Питером. Мы собирались составить список вопросов для суррогатных матерей и сходить в ресторан.

— Вы по срочному медицинскому вопросу? — поинтересовалась юная прелестница за стойкой, когда я, хромая, с туфлями в руках появилась в отделе профилактики избыточного веса и нарушений питания. Тревога на ее лице означала, что я ужасно выгляжу. Можно даже не смотреться в зеркало.

— Нет. — Я закрутила волосы в импровизированный узел. — Ничего срочного. У меня встреча с доктором Крушелевански.

Она с сомнением заглянула в расписание на столе.

— Доктор немного задерживается.

Ясно. Поняла.

— Ничего, подожду, — ответила я. — Передайте, что пришла Кэнни.

Я попросила пластырь, заклеила ранку и опустилась на новое больничное кресло. Без ручек, для удобства очень крупных пациентов. Хоть какой-то прогресс. На столе лежал потрепанный номер «Лэдиз хоум джорнал» годичной давности. Я пару раз обмахнулась журналом и стала читать рецепты пирожных в виде пасхальных яиц.

Женщина, растекшаяся в кресле напротив, нахмурилась.

— Вы к доктору Крушелевански?

Я кивнула.

— Он опаздывает, — сообщила женщина.

— У него много дел, — отозвалась я.

Женщина вытянула перед собой ноги и покрутила лодыжками.

— Да, конечно. Не волнуйтесь, я уже закончила. Жду, когда меня заберет дочь. К другому врачу я бы ни за что не пошла. Доктор Крушелевански спас мне жизнь.

— Неужели?

Кресло без ручек — шаг в правильном направлении. Но дурацкий плакат с надписью «Отдохните от еды… хотя бы день!» висел на месте. Я помнила его с тех пор, как много лет назад сама пришла за лекарством для снижения веса. На выцветшем плакате тощая модель порхала по цветущему лугу и выглядела безнадежно старомодной в своем трико и гетрах. Сколько раз я внушала Питеру, что этот плакат не годится для толстушек! Даже если они похудеют, то ни за что не напялят трико. И уж точно не станут бегать, разве только спасаясь от погони.

— Именно так, — подтвердила женщина.

Она поставила правую ногу и подняла левую.

— Мне хирургически уменьшили желудок, — она понизила голос. — В Мексике. У нас страховка не покрывала. Мол, я недостаточно толстая. Недостаточно толстая, — повторила она, уныло глядя на свой живот. — Представляете? Я сказала: «Дайте мне месяц и пару ящиков пончиков с кремом, а потом поговорим».

Я поддакнула и достала телефон. Пропущенных звонков не было. Где сейчас Джой? На Тридцатой улице? В поезде до Нью-Джерси? Стучит в дверь Брюса и Эмили?

— Так что мне наложили бандажное кольцо в Пуэрто-Вальярта. Я села в самолет и вернулась домой. Все шло хорошо. Лодыжки немного распухли, но я решила, что это нормально…

Я кивнула. Судя по СРЗ-маячку, Джой сидит в гостиной, возможно, именно там, где я ее оставила. Или по телефону изливает душу Брюсу, умоляет спасти от матери-чудовища и познакомить с любящим дедом, которого от нее преступно скрывали всю жизнь. Я зажмурилась. Нельзя плакать. Мне хотелось вскочить с кресла, сбежать по лестнице и вернуться домой. Нельзя. Надо как можно скорее ехать в ресторан, чтобы не обидеть гостью. Может, купить кварту лимонного льда в «Ритас»? Джой его обожает. В любом случае, я отведу ее в гостиную и все спокойно объясню. О суррогатной матери, о возможном ребенке, о том, спала ли я с парнями в старшей школе и колледже, об Элли, о себе и о своем отце. Да, я была глупой, неуверенной в себе и несчастной. К тому же более толстой, чем обычные матери. Да, моя сестра лечилась от алкоголизма, а мать порочно развлекалась в джакузи. Да, мой отец попросил у меня шестизначную сумму в долг, а биологический отец Джой бросил нас и сбежал в Амстердам. Но мы выжили. Мы все преодолели. Разве это ничего не значит?

— …я проснулась в ужасных мучениях. «Позвони в девять-один-один!» — велела я мужу. Бедняга побелел как полотно. Он всегда был против операции. Убеждал, что надо просто меньше есть и заниматься спортом. Ха! Будто это помогло бы. В общем, он набрал Службу спасения, приехала «скорая», и не успела я оглянуться…

Я кивала и вздыхала в нужных местах, пока женщина излагала историю заражения крови, отмирания тканей и спасительной хирургической операции, проведенной моим мужем.

— Так что дело пошло на лад, — закончила она. — Медленно и постепенно, конечно. Но бандажированные пациенты ходят в те же группы поддержки, что и шунтированные. Судя по всему, шунтирование эффективней. Так что я подумываю о повторной операции.

Питер выглянул из кабинета.

— Миссис Леффертс? Почему вы до сих пор здесь?

Счастливо прооперированная миссис Леффертс ответила, что ждет машину. Питер кивнул и улыбнулся мне.

— Все готово?

— Да, — ответила я, вставая с кресла.

Миссис Леффертс перевела взгляд с Питера на меня.

— Вы знакомы?

— В некотором роде, — отозвалась я.

— Мы женаты. — Питер строго на меня посмотрел.

Миссис Леффертс оглядела меня сверху донизу.

— Везет же некоторым.

Она взяла свою сумочку и помахала дочери в окно.

Через пять минут мы с Питером спускались в лифте без трупов, и я сообщила последние новости о Джой.

— Не думаю, что она всерьез собралась к Губерманам, — заключил он.

Мы быстро шли по Тридцать четвертой улице. Вокруг сновали толпы отвратительно юных студенток в кожаных сандалиях с бисером. Этой весной их нацепили все, кто младше тридцати.

— Я спросила, будет ли она скучать по арахисовому маслу.

В паре дюймов от нас пронесся велосипедист, крикнув: «Слева!»

— Может, сводить ее к психотерапевту? Или послать в детский лагерь строгого режима в Вайоминге?