В ночь большого прилива - Владислав Крапивин

— Ну и Веха! Как на забытой планете… Да понятно, люди в поле.

Он заметно повеселел. Дурашливо поглаживая живот, остановился перед зеркальным стеклом. И вдруг опять свел брови.

Пассажир как-то по-мальчишечьи, с подковыркой, проговорил:

— А спорим, знаю, о чем думаешь! Только не обижайся, что лезу в мысли.

Мальчик вопросительно обернулся.

— Ты думаешь: «А взял бы меня Командор?»

Мальчик опустил глаза, слегка набычился.

Пассажир мягко сказал:

— Тебе незачем было бы уходить с ним. У тебя… Ну, пусть не все ладно в жизни, но дом все-таки есть. Никто тебя не прогонял, а наоборот, ждут. Не правда ли?

Мальчик ответил нехотя:

— Не в этом дело. Я же не койво.

— Ну, тут-то как раз… Вспомни, как ты меня лечил. И кстати, спина до сих пор не болит.

— Подумаешь! Это многие умеют. Тут никаких чудес.

— Я не о том. — Пассажир легонько подтолкнул мальчика, и они пошли в сторону пристани. — Я про умение чувствовать чужую боль. Ты ведь не просто меня вылечил, ты сперва почуял, что мне больно. Без моих жалоб, сам. Это дано далеко не каждому. И в этом твое преимущество перед Галькой.

— Преимущество?

— Да. Он был честный и смелый, но…

— Он в тыщу раз смелее, чем я, — перебил мальчик.

— Возможно. Но твоей струнки у него не было. Он чувствовал лишь свою боль, свою обиду… Может быть, в этом была его вина перед городом. Не исключено, что он понял эту вину в конце концов, поэтому и ушел насовсем.

Мальчик долго шагал молча. Держал перед собой на ладони монетку. Иногда подбрасывал.

— Не… это неправда, — наконец сказал он.

— Что — неправда?

— То, что он не чувствовал чужой боли. Зачем он тогда остановил трамвай? Он не хотел, чтобы колесами по лицу… Вот у этого мальчишки, на денежке… Ему показалось, что он живой!

— Да. Я как-то упустил это из виду.

— Вы же сами про это написали!

— Я? Я, голубчик, не написал. Я, скорее, записал.

Мальчик сказал с оттенком досады:

— Я не понимаю разницы. Все равно ведь это ваша повесть. Вы ее сочинили.

— Сочинил?

Тогда мальчик улыбнулся чуть снисходительно и сожалеюще:

— Но ведь это же все-таки сказка. Не было же здесь никакого Реттерхальма… И кристалл мадам Валентины — он тоже фантастика… Это даже хорошо.

— Почему же? — уязвленно спросил Пассажир. Но мальчик не заметил обиды.

— Потому что если сказка, значит, вы в ней хозяин. Можете переделать конец по-другому!

— Нет, голубчик! Быль это или фантазия, но изменить я ничего не могу. Галька ушел из города.

— Ну пусть! — Мальчик сжал монетку в кулаке, на ходу заглянул Пассажиру в лицо. Требовательными коричневыми глазами. — Ладно, ушел. Но напишите, что Лотик и Майка… ой, Вьюшка то есть… его догнали. И они пошли вместе. А? Это можно?

— Это можно лишь в одном случае, — очень серьезно сказал Пассажир. — Если у них хватит времени. Но мадам Валентина давно умерла, кто перевернет часы? Надо, чтобы замкнулось во времени колечко. А это зависит не от меня.

— А от кого?

— Ну-у, дорогой мой… Опять скажешь «фантазия». Перестал бы ты кидать монетку, потеряешь раньше времени.

— Какого времени?

— То есть вообще потеряешь. Жаль будет.

Мальчик сунул монетку в карман.

За разговором они незаметно подошли к пристани. С палубы их заторопил пассажирский помощник:

— Давайте, давайте, граждане! Сейчас отходим.

— Что? Раньше срока? — засуетился Пассажир. — Подождите, мальчик должен сойти, он только вещи возьмет.

…Потом они попрощались у трапа.

— До свиданья, — неловко сказал мальчик. «Может, еще встретимся», — хотел он добавить, но постеснялся.

Пассажир вежливо наклонил голову с пробором. Бежали серые облачка, стало прохладно. Мальчик передернул плечами.

— Вот что, голубчик, возьми мою куртку, — вдруг решил Пассажир. — Смотри, холодает.

— Да что вы! У меня же безрукавка.

— Безрукавка вязаная, продувается. Да и руки все равно голые. — Он расстегнул куртку. — А это, смотри, — целая плащ-палатка для тебя.

— Ну да, — неуверенно возразил мальчик. — Смеяться будут, скажут: во балахон…

— Да кто же тебя увидит в темноте?

— В темноте?

— Ох, я хотел сказать «в тесноте». На станции и в автобусе… Ну, скажешь, что папина или дедушкина куртка… Я же не говорю: надевай сейчас. Это на всякий случай. Возьми, я прошу.

Мальчик молчал. Возиться с большой и ненужной курткой не было охоты. Но не хотел он и обидеть Пассажира.

— А как же вы?

— У меня есть другая в чемодане… А тебе… пусть будет на память о нашей дороге.

— Ну… тогда вытащите все из карманов.

— Всенепременно! — Пассажир тщательно очистил карманы. — Очки, блокнот, бумажник… все! — Он отдал куртку, подержал мальчика за плечи и шагнул на трап.

Через минуту пароход отошел. Мальчик помахал с дебаркадера. Но Пассажира на палубе не было, он скрылся в каюте. Мальчик затолкал куртку в сумку. Та разбухла, как боксерская груша. «Подарок», — вздохнул мальчик. И вдруг очень пожалел, что не спросил у Пассажира, как его зовут.

Время до вечера мальчик провел без скуки.

Он побродил в ближнем лесу. Почти час просидел над муравейником, размышлял: есть ли у муравьев развитая цивилизация или они все-таки бестолковые? Из леса вышел к реке — на пустой песчаный пляжик. Солнце то выскакивало, то пряталось, было совсем не жарко, но мальчик искупался. Не для удовольствия, а из принципа (Гальке-то еще холоднее было ночью, под ветром). После купания напала такая дрожь, что пришлось надеть безрукавку. Согрелся.

Скоро совсем распогодилось, теплее стало. Мальчик сел на лужайке у расщепленной березы, на солнышке. Достал книгу «Человек, который смеется». Стал наугад перечитывать страницы… Раздались голоса, это пришли мальчишки с мячом. Разбились на две команды, разметили ворота. Береза сделалась штангой. Мальчик отодвинулся, чтобы не мешать. На него не обратили внимания. Или сделали вид, что не обратили. С полчаса он следил за игрой — робкий незваный зритель. А когда один из ребят захромал и ушел с поля, мальчик нерешительно спросил:

— Можно мне вместо него?

Тонкий мальчишка в полинялом трикотажном костюме и с белыми длинными волосами (ну прямо Галька!) прошелся по мальчику светло-синими глазами: