В ночь большого прилива - Владислав Крапивин

Мальчик отдышался. Торопливо расстегнул куртку. Одна пуговица оторвалась, он сунул ее в карман на шортах. Пальцы наткнулись на металлические денежки. Он вспомнил! Вытащил горсть мелочи, отыскал монетку «десять колосков», глянул на профиль мальчишки: «Принеси удачу!» И затем окинул взглядом кромку обрыва: где ты, Галька?

Скульптуры не было.

Камни, деревца, скальные зубцы…

Вот на этом месте (ну, точно же на этом!) стоял вчера мальчишка.

Или здесь?

Или на этом уступе?

Какая разница, нигде нет! А он-то, дурак, поверил…

И никаких следов форта, конечно, тоже не было. Даже остатков фундамента! Уж они-то должны были сохраниться.

С ощущением полной потери и обмана мальчик встал на краю обрыва. Понурый, неподвижный.

А куда теперь спешить? Обратно в темный лес?

Из лиловой дымки северного неба выступила круглая луна. Неяркая, темно-розовая. Было отчетливо видно, что это шар, планета. В другое время мальчик с удовольствием поразглядывал бы ее — такую неожиданно большую и близкую. Но теперь он смотрел на луну как на свидетельницу своей глупости.

Поверил, как дошкольник, небылице. Что его закрутило, понесло по этим берегам и лесам? Ехал бы сейчас в теплой каюте. Вон, как нормальные люди на том пароходе.

Пароходик, светясь ходовыми огнями, появился из-за поворота. В точности как «Кобург». Наверно, «Кулибин» или «Декабрист». Он подходил ближе, ближе и скоро стал виден уже не со стороны, а сверху. Звонко хлопали колеса. Из черного зева трубы тянулся жидкий дымок. Негромко играло радио. Там были люди, там было хорошо…

От толчка досады и зависти мальчик вздрогнул и сжал зубы. Размахнулся! Монетка «десять колосков» полетела с обрыва.

…Что-то звякнуло о палубу. Светлое небо отразилось в серебряном кружочке. Старый пассажир вздрогнул. Сидевший рядом мальчик быстро спустил со скамейки ноги и нагнулся. Но проходившая мимо буфетчица оказалась проворнее: присела, накрыла монетку ладонью:

— Это моя!

Мальчик стоял на обрыве, пока пароход не ушел за мыс. Просто так стоял. Потому что больше нечего было делать.

Луна стала ярче.

Мальчик с удивлением ощутил, что досада его уходит. Словно ее, как чернильную кляксу, вытягивала и сушила промокашка.

Над горизонтом, пониже луны, заиграли рубиновые искорки: где-то в страшной дали шел реактивный самолет. И от этого стало еще спокойнее. Не было уже обиды, осталось лишь сонливое утомление. Гудели от усталости все мышцы. Чесались и горели изжаленные травой и колючками щиколотки. Мальчик провел по ним ладонями, чтобы унять боль и зуд. Не вышло. С другими всегда получалось, а с собой — редко.

Надо было идти. Он поправил на плече сумку, поднял куртку. В кармане у нее что-то сухо брякнуло. Спички? Раньше он их не замечал. Старик вроде бы все вынул при прощании.

Мальчик сунул руку, нащупал коробок. А под ним… монетка?

Он достал, вздрогнул. Даже оглянулся растерянно.

«Десять колосков».

Значит, он перепутал? Швырнул в реку обычную пятнашку? Но он же ясно видел!..

А может, это другая? Наверно, у старика их было две…

Нет, она самая. Вот и заусеница на ободке!

Что это? Чудо? Совпадение? Продолжение странной игры, которая привела его на этот обрыв?

К мальчику возвращалась осторожная радость. Памятника нет, но что-то все-таки есть. Что-то такое, отчего загадочны ми кажутся камни, а луна смотрит лукаво и понимающе, как живая. И обратный путь представляется не таким уж длинным и почти не пугает.

Мальчик решительно поправил на затылке козырек, запахнул на себе куртку. Вперед!

Первую половину обратного пути он прошел легко и бесстрашно, хотя в лесу стало совсем темно. А когда перевалил холм, ноги ослабели от усталости. И снова стали чудиться опасности. Но сильнее боязни было все-таки утомление. И хотелось спать.

Вот сейчас он придет на станцию, под навес, где твердые скамейки и зябкий ветер. А что дальше? Когда-то еще будет автобус до Вехи. И что делать в Вехе ночью?

И зря, что ли, в кармане оказались спички?

Конечно, при этих мыслях страхи поднялись со дна души, как взбаламученный ил. Но и желание испытать то, чего с ним не бывало раньше, тоже усилилось. Ведь никогда не ночевал он один у лесного костра!

Раз уж так все закрутилось — пусть крутится дальше. Он опять подчинился жутковатой сказке. С замиранием и притаенной радостью.

Шагах в двадцати от тропинки отыскал мальчик полянку. Там судьба сделала еще один подарок: наткнулся на кучу валежника. После этого разве можно было колебаться?

Плохо только, что ни ножа, ни топора. Мальчик поотшибал сквозь кеды пятки, ломая толстые сучья. Потом зубами расщепил несколько сухих веток — для растопки. Набрал прошлогодней хвои. Чиркнул…

Все-таки кое-какой навык у мальчика был: костры он разжигал и раньше, в лагере. Огонек желтой бабочкой сел на рыжие иголки, зацепил один прутик, другой. Охватил ветку… Пламя выросло, застреляло, дохнуло теплом. Мальчик сел, закутал себя курткой — ноги от жара, а спину от липкой зябкости, которая подступила вместе с сумраком. Сумрак этот окружил костер и мальчика непроницаемо и недружелюбно.

Страшно ли было теперь? Мальчик признался себе, что да. Но страх жил как бы отдельно. «Я вынес его за скобки…» Страх не мешал размышлять и вспоминать, что случилось за последние сутки. Мальчик думал обо всем спокойно и улыбчиво. Даже мысли про опоздание домой сейчас не тревожили его. Он принял простое решение: не нужен ему автобус! Утром надо выйти на обочину и поднимать руку перед каждой машиной. Какие-нибудь да пойдут в сторону Черемховска. И в какой-нибудь из них, наверно, найдутся хорошие люди. Он все им без хитростей расскажет, и неужели не помогут мальчишке? Подвезут. Если не сразу, то с пересадками. Всего-то сотня километров.

Он попал в приключение, значит, так и надо на это смотреть. И чувство, что это действительно приключение, сделалось таким же осязаемым, как дыхание костра. А еще — пришло ожидание какой-то разгадки и встречи. Не опасной, хорошей.

И он не удивился и почти не испугался, когда из косматой темноты вышли к свету двое.

Да и чего было пугаться! Это оказались мальчуган лет девяти и девочка — чуть помладше. Костер горел ярко, и мальчик сразу разглядел их.

Девочка была в коричневом, похожем на старенькую школьную форму платье, в желтой косынке на темных кудряшках. В красных резиновых сапожках — низеньких и широких (они блестели, как маленькие пожарные ведра). И ее спутник — в таких же. Эти сапожки, хотя и нарядные сами по себе, никак не подходили к его белому летнему костюмчику с вышитым на груди корабликом. Вернее, костюм не вязался с сапожками. В нем на прогулку в парк ходить с мамой и папой теплым летним днем, а не в лесу ночью шастать с сестренкой. Или с подружкой?