Линия красоты - Алан Холлингхерст

— Невеста у него очень милая девушка, — сказала Дот. — Я видела, как она укладывает волосы в парикмахерской.

— Э-э…

— В «Татлере», конечно!

— Ах, ну да…

— После того праздника, который вы устроили, Ник тоже появился в «Татлере». Мы потом несколько месяцев подряд созывали гостей и всем показывали фотографии. — Это было невинное преувеличение: фотографии и вправду показывали всем, но гостей Гесты созывали лишь раза три в году. — Кто бишь еще там бывает? Вот тот толстяк, знакомый Ника, — лорд Шептон, кажется? — его снимки постоянно там печатают.

— А что скажете об автомобиле нашего сына? — с беспокойным энтузиазмом поинтересовался Дон.

— Чудесная малютка, — ответил Джеральд.

— Милый, ты вроде бы сказал, что тебе машину подарили, я не совсем поняла…

— Мама, я же объяснил, — сказал Ник. — Машина принадлежит компании. Я могу ею пользоваться, пока там работаю.

— Наверное, этот Уани тебя очень ценит, — с сомнением проговорила Дот. — Ну что ж, это другая жизнь, и мы все равно ничего в ней не понимаем. — С этим никто спорить не стал, и, помолчав секунду, она перешла к другой теме: — А как ваш сын?

— О, у него все отлично. Руководит собственной небольшой фирмой. Посмотрим, как у него пойдут дела.

— А раньше, помнится, его имя постоянно появлялось в газетах! — заметил Дон с таким восторгом, словно крохотные заметки за подписью Тоби были для него единственным светом в окошке.

— М-м… да, одно время он считал, что у него призвание к журналистике, но, видимо, ошибся. Он, знаете ли, человек очень непосредственный, и кабинетная работа его стесняет… Но это увлечение продолжалось каких-то несколько недель, и я рад, что с ним покончено.

— О, конечно…

— Немного дольше, — сказал Ник.

— Да? Пожалуй, Ник прав, — ответил Джеральд. — Сколько же он проработал… да, шесть месяцев в «Гардиан», где, сказать по правде, он никак не мог чувствовать себя как дома, потом около года в «Телеграф», в отделе городских новостей… да, где-то так.

— А некоторые друзья Ника, кажется, уже сколотили состояния, — заметила Дот. — Про кого это ты рассказывал, милый, что он купил себе замок или что-то в этом роде?

— Ну да… — пробормотал Ник, жалея, что об этом проболтался. — Да, один из наших… Впрочем, замок маленький, да и купил он его с вторичной страховкой.

— А-а, — сказала Дот. Ник надеялся, что она не станет спрашивать, что такое вторичная страховка. — Только подумать, как легко в наше время разбогатеть! — прибавила она, словно полагая, что у Джеральда от этой мысли тоже должно захватить дух.

— У лорда Эксмаута сын очень неплохо зарабатывает, — заметил Дон.

— А, это один из наших местных аристократов! — вставил Джеральд, при упоминании местного лорда мгновенно превратившийся в барвикца.

— Совершенно верно, — ответил Дон. — Я присматриваю за часами в Барвике, так что не раз видел лорда Дэвида, когда он был еще совсем малышом.

— Вот как? — И Джеральд прищурился на него из-за края бокала. — А в Ноузли вы не бывали?

— После смерти старой леди — нет, — ответил Дон. — А лет десять назад там было довольно много работы. В «Аббатстве Ноузли», знаете ли, все часы были поражены древоточцем. Пришлось потрудиться, чтобы от него избавиться!

Надеясь сбить отца с мысли, Ник промычал что-то нечленораздельное и пустил по кругу тарелку с фаршированными оливками.

— Большое спасибо, — сказал Джеральд.

— Поверьте, работать в старых особняках — одно удовольствие, — продолжал Дон. — Даже если там малость запущено. — Обведя компанию потеплевшим взглядом, он продолжал: — У нас здесь таких домов много. Ник, должно быть, уже устал об этом слушать, но среди моих постоянных клиентов — два графа, один виконт, один барон и два баронета!

— Вот это список! — сказал Джеральд. — Может, нам удастся и герцога для вас подыскать?

— Антикварной мебели в этих домах множество, и прекрасной, — сгорая от стыда, быстро заговорил Ник. — Хозяева ее веками собирали.

— Понимаю, понимаю… — очень серьезно проговорил Джеральд и, значительно подняв брови, уставился в пустой бокал.

— Ник говорит, — сказал Дон, — что и у вас в лондонском доме есть премиленькие вещички.

— Гм…

— Французская работа, должно быть?

— Да, французской работы у нас в доме немало, — важно отвечал Джеральд, понятия не имевший, откуда происходила мебель в его лондонском особняке.

— И картины очень хороши.

Джеральд бросил на него взгляд, полный благоволения, смешанного с легким нетерпением и даже презрением — последнее, быть может, только показалось Нику, который болел за обе стороны и чувствовал себя так, словно присутствовал при споре двух половин своего «я».

— Знаете, вам обязательно надо как-нибудь приехать к нам в гости — правда, Ник? Или, может быть, лучше просто пожить у нас, пока нас не будет? Приезжайте, пока мы во Франции, и будьте как дома. Сможете осмотреть весь дом — вы ведь в этом разбираетесь — и потом расскажете нам, где у нас что.

— Как мило с вашей стороны, — мечтательно улыбаясь, проговорил Дон.

— О, я, право, не знаю… — встрепенулась Дот: ее извечный страх перед нарушением заведенных порядков распространялся и на собственную жизнь. — Нет-нет, разумеется, мы очень благодарны, но…

И, прикусив губу, в замешательстве покосилась на Дона. Ник часто стыдился ее ограниченности, однако между ними существовала близость, возможная лишь между матерью и единственным ребенком, и он без труда угадывал ход ее мыслей. Поехать в Кенсингтон-Парк-Гарденс, жить в чужом богатом доме, гулять по Лондону — все это, конечно, очень любопытно; но от этого мир, в котором живет Ник, щедрый, снисходительный мир винных погребов, экономок, едва говорящих по-английски, и случайных звонков министра внутренних дел (Ник рассказывал, иногда бывает и такое), приобретет четкие и незабываемые очертания. Поток новых знаний обрушится на нее — а Дот не лукавила, повторяя иногда, что предпочла бы ничего нового не узнавать.

— Ну, вы все же подумайте, — сказал Джеральд, и родители Ника заулыбались в ответ и забормотали слова благодарности; Ник понял, что ни тот, ни другие никогда больше об этом не заговорят.

Выехав на городскую площадь, он замедлил ход перед вывеской «АНТИКВАРИАТ Д. Н. ГЕСТА» и, протянув руку, сказал:

— Вот наш магазин! — как будто показывал Дворец дожей или еще какое-нибудь знаменитое строение.

— Великолепно! — откликнулся Джеральд.

Ник едва взглянул в сторону магазина, однако ясно ощущал его присутствие — словно сюрприз, подготовленный для человека, не способного оценить его так глубоко и тонко, как он сам. Эта сторона площади была уже в тени, но противоположная, с выбеленным фасадом отеля «Корона», еще ярко освещена солнцем. Над крышами — безоблачное небо, все магазины закрыты: пустынность воскресного вечера в маленьком городке. Впрочем, не совсем пустынность: по площади прогуливаются отдыхающие, любопытно заглядывая в витрины опустевших магазинов, а под арками ратуши тусуются, как здесь говорят, «обалдуи», то бишь местная молодежь. Ратуша из стекла и камня, с высокой аркадой — жемчужина города, и до сих пор, против всякой очевидности, горожане приписывают ее создание Кристоферу Рену. Ник в детстве гордился ратушей, рисовал в тетрадках ее планы: в личном архитектурном раю двенадцатилетнего Ника она стояла рядом с Тадж-Махалом и зданием парламента в Оттаве. Узнав, что ее построил не Рен, Ник испытал разочарование, стыд и в то же время странное возбуждение — словно при прощании с детством и вступлении во взрослую жизнь. Теперь он мчался мимо ратуши, местные парни смотрели ему вслед, и Ник впивал сладость триумфального возвращения в родной город на шикарной алой «Мазде», за которой словно струились невидимым шлейфом видения секса, наркотиков, дружбы с сильными мира сего и отвязных лондонских развлечений. Местные «обалдуи» смотрели даже без зависти — с бескорыстным восхищением, настолько «Мазда» превосходила самые смелые их мечты. Перед входом в «Корону» Ник остановился, и Джеральд выпрыгнул из машины, приглаживая волосы, лощеный и самодовольный, но все же, кажется, самую чуточку смущенный оттого, что ехал на такой машине с молодым геем. У дверей уже ждала его Пенни, строгая и деловитая, с вечным румянцем и официальной улыбкой, и Джеральд поспешил ей навстречу.