Курьезы холодной войны. Записки дипломата - Тимур Дмитричев

Оба служащих ушли продолжать свою работу в других купе вагона, а не в шутку рассердившийся Ласкин стал требовать у своего приятеля закончить всю эту далеко зашедшую комедию, и тогда тот, продолжая от души хохотать, передал пострадавшему другой тюбик, чтобы нейтрализовать действие цементирующей пасты. Через пару минут Ласкин заговорил и, приведя себя в порядок, бросился вдогонку за пограничником и таможенником, чтобы ликвидировать произошедшее из-за шутки недоразумение. Он сообщил им также, что шутником в данном случае был автор многих популярных и известных им песен Никита Богословский, после чего они вместе пришли в купе к композитору, чтобы пожать ему руку. На этом пограничный инцидент был исчерпан.

Пока Ласкин увлеченно рассказывал гостям о пережитой им шутке в Бресте, Богословский, рядом с которым мы сидели за столом, шепнул мне, что он для Бори готовит сюрприз. Уронив якобы случайно на пол свою вилку, Богословский полез за ней под стол, а я, желая ему помочь её найти или поднять, отодвинул край скатерти, чтобы лучше видеть пол. Однако вместо того, чтобы искать упавшую вилку, Богословский, как я увидел, начал развязывать шнурки на ботинках Ласкина, а развязав, он привязал шнурки левого ботинка к шнуркам правого, после чего снова сел за стол с поднятой вилкой.

Через пару минут он предложил мне встать из-за стола и перекурить с ним в углу этой большой столовой, продолжая с довольным и лукавым видом дослушивать рассказ Ласкина. Когда тот закончил рассказ о шутке на государственной границе, Богословский попросил Ласкина подойти к нему, чтобы ему что-то сказать. Ласкин стал подниматься из-за стола, но тут же рухнул снова на стул и, беспомощно взмахнув руками, уронил их на стол в попытке сохранить потерянное в ногах равновесие, приведя при этом в звенящий беспорядок лежавшие на скатерти приборы и посуду. Всё обошлось благополучно, и все вместе с самим Ласкиным расхохотались над этой несколько рискованной шуткой. «От Никиты можно ожидать что и когда угодно», — сказал пострадавший, развязывая и перевязывая шнурки на своих ботинках.

Однажды вечером мы вместе с Мариной на её новеньких «Жигулях» поехали к Богословским в гости на их квартиру в высотном здании на Котельнической набережной. Часа через два после начала весёлого застолья Марина, как и было предварительно условлено, временно оставила нашу компанию, чтобы съездить за своим мужем, задержавшимся на работе, и привезти его к Богословским. Минут через пять после её ухода раздался многократный, нервный звонок в дверь. Хозяин направился к двери, из которой в столовую влетела плачущая и с возмущением кричавшая Марина, что в её новую машину, видимо, врезался какой-то грузовик и полностью смял у неё всю левую сторону от заднего до переднего бампера, не оставив на ней ни одного живого места. Все гости стали обсуждать это очень неприятное происшествие, пытаясь как-то успокоить сильно расстроившуюся Марину, которая тут же позвонила мужу, рассказала ему о разбитой машине и просила приехать на такси.

После того как Марина немного успокоилась, Богословский предложил ей спуститься с ним вместе к пострадавшей машине, чтобы оценить ущерб, обещая ей дать своего механика, который всё сможет починить или найти запасные части. Я присоединился к ним, и, оказавшись на тёмной улице, мы направились к тому месту, где стояла Маринина машина. «Вот, посмотрите», — утирая платком влажные глаза, сказала она, заходя с тротуара к пострадавшей уличной стороне своего автомобиля. Мы с Богословским последовали за ней, готовясь увидеть сильно разбитый бок машины, но, посмотрев на него, мы увидели только слегка лоснящийся под тусклым светом отдалённого уличного фонаря совершенно нетронутый корпус «Жигулей».

Марина обомлела при виде произошедшей с её машиной метаморфозы. Как бы не веря собственным глазам, она стала трогать её бок рукой, повторяя, что она ничего не придумала, и что бок машины был разбит всего 10–15 минут тому назад. Богословский тогда высказал предположение, что, может быть, Марина ошиблась и первый раз смотрела на чужую машину, на что она логично возразила, что поблизости там не было никаких машин вообще. Раздумывая над этой загадкой, мы в приподнятом настроении вернулись к столу, где все продолжили обсуждение невероятного происшествия.

После завершения вечера Богословский спустился на улицу, чтобы немного проводить гостей, и, попрощавшись с остальными, повёл нас с Мариной к её машине. Подходя к ней со стороны водителя, чтобы открыть двери, Марина вдруг с ужасом вскрикнула, и, показывая на бок машины, со слезами стала говорить, что всё-таки она была права и что ту сторону машины действительно разбили. Мы перешли на сторону Марины, и при первом взгляде на этот бок машины увидели, что он на самом деле разбит. Потрясённые этим уже не первым за вечер происшествием с автомобилем Марины, мы стали в полутьме более внимательно разглядывать и трогать повреждённую поверхность, когда вдруг Богословский небольшим усилием потянул на себя один конец сильно смятого корпуса и легко отставил его в сторону. Перед нашими изумлёнными взглядами предстал совершенно цельный бок машины. Придя в себя от ещё одного пережитого шока, Марина бросилась на Богословского с поднятыми кулаками и стала радостно колотить его куда попало, требуя от него объяснения. Придерживая одной рукой сделанный из папье-маше измятый бок автомобиля, заядлый шутник объяснил, что по его заказу он был изготовлен одной из художественных мастерских некоторое время тому назад и ожидал подходящей возможности его применения. В тот вечер такая возможность ему представилась, а все перемены декораций под покровом темноты проделал его личный шофёр.

Выше рассказанные шутки нашего замечательного композитора — это всего лишь отдельные эпизоды его постоянного разыгрывания своих друзей и знакомых.

С нашим талантливым бардом, сценаристом и драматургом Александром Галичем первой познакомилась моя Наташа во время отдыха в Доме творчества работников кино в подмосковном Болшево. Там, ещё только начиная приобретать известность, он вечерами в узком кругу исполнял свои песни. Приезжая в Болшево навещать Наташу по уик-эндам, я тоже познакомился с ним, но тогда наше знакомство продолжения не имело. Как и в случае с Богословским, мы стали видеться года 2–3 спустя в гостях у Марины Фигнер. Галичи жили в соседнем с нашим доме кооператива писателей, с которым у нас тогда был общий двор, и благодаря этому мы там часто накоротке встречались то с Александром, то с его женой. Зная, что я работал в МИДе, сам он, проявляя, видимо, деликатность, никогда со мной наедине наших внутренних вопросов политики не обсуждал, и наши разговоры на ходу, как правило, ограничивались бытовой тематикой и международными событиями, за которыми он с вниманием и интересом следил.

В гостях у Марины всегда бывало немало людей, некоторых из которых иногда Александр не знал вообще, а с другими был знаком совсем немного. Несмотря на это, особенно с учётом начавшихся у него проблем с властями на почве диссидентства, Галич очень откровенно высказывался о своих взглядах на наши советские неурядицы. Однако самая красноречивая, хотя, по большому счёту, совсем мягкая, критика социалистических порядков звучала в его стихах и песнях.