Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

Хотя русские сначала тотчас приняли кредитив Вашего величества, но все-таки кажется, что один недоброжелатель потом сильно помешал этому, так как канцлер против своего первого решения ответил мне в Посольском приказе 9-го числа этого месяца, что хотя их Царское величество приняли кредитив, но еще не получено ответа, как поступить относительно пошлины. Но я ему сейчас же ответил, что я не могу поверить, чтобы их Царское величество стали требовать какую-то пошлину. Это канцлер принял во внимание и сказал, что доложит об этом их Царскому величеству. 10-го и 11-го числа этого месяца я энергично и ежедневно просил окончательного решения. Я указывал на то, что уже позднее время года, когда корабли прибыли в Архангельск, что другие купцы, которые грузят корабли зерном, уже давно уехали отсюда, и потому можно предвидеть, что из-за такого замедления произойдет немало убытка, как на хлебе, так и в издержках, не говоря уже о большой опасности, которой эти корабли подвергаются в море, так как другие корабли уже ушли с конвоем, так что они должны плыть одни, без конвоя. Но я не мог получить другого ответа, как тот, что еще нельзя было доложить об этом их царскому Величеству.

Я решился наконец сказать, что дело не терпит никакой отсрочки, и прошу поэтому, что, если я нескоро получу резолюцию о доставке зерна, то прошу вернуть мне обратно кредитив Вашего королевского величества. Это заставило их сказать мне через писаря, что их Царское величество соглашается, и что мне дадут грамоту к целовальникам, которые имеют в Архангельске хлеб на руках, и им строго приказано выдать мне или моему уполномоченному двадцать тысяч четвертей зерна и не взимать с них никакой пошлины.

15-го числа июля месяца я пришел в канцелярию и получил от Казенного двора упомянутую грамоту, поблагодарил канцлера, и уверил, что я об этом с большой похвалой сообщу Вашему королевскому величеству.

В тот же самый день я послал гонцом моего слугу с этой грамотой день и ночь ехать, и он мне обещал в девять дней отсюда через Вологду прибыть в Архангельск».

* * *

Ясно было, что Московия — перекресток множества торговых путей. Все, что прочел до сих пор Барон, относилось преимущественно к торговым связям между русскими и западными странами, и здесь иностранные купцы могли ожидать громадных прибылей. А если вспомнить о потоках товаров с Востока, то трудно было представить себе будущие богатства. Но изучение восточных дел Барон решил отложить на более позднее время. Сложно было сразу разобраться в пересекающихся посреди Московии запутанных нитях клубка торговых путей. Чего стоили, к примеру, донесения голландского посланника Конрада ван Кленка, про которого в русских посольских бумагах говорилось:

«Если голландский посол просит, чтобы голландцам разрешено было торговать с персиянами в Российском государстве и пропускать персиян через Россию в Голландскую землю, обещая от того Российскому государству в торгах многое процветание, то должно ему вместо цвета явить самый плод, и договор теперь же заключить, чтобы шелк-сырец, сколько его ни будет привезено из Персии, принимать у Архангельска из казны великого государя и у купецких людей по уговорной цене, против того, как у них, голландцев, и других иноземцев заключен договор насчет того шелка, что идет из Персии через Турцию. А если договора заключить голландский посол Кленк не захочет, то ясно, что никакой он прибыли Российскому государству не желает, только умышляет оставить в Российском государстве тех прибылей цвет, а плоды этих цветов хочет привлечь в свою землю».

Тут многое было непонятно: на каком основании русские думали, что голландцы желают их государству прибыли; почему голландцы ждали, что русские согласятся разрешить иностранцам действовать на их земле им же в убыток. В тот момент ни одна сторона не получила сполна того, к чему стремилась и чего ожидала.

Русские часто протестовали против торговых обычаев иностранных купцов. Секретари принесли Барону еще одну русскую выписку, а там было сказано:

«Раньше к нам приезжали из Палестин греческие власти, привозили с собою многоцелебные мощи и чудотворные иконы, а их братья, торговые греки, приезжали самые знатные люди и привозили с собою дорогие товары самые добрые. А теперь духовного чина никто не приезжает, начали приезжать греки самые незначительные и не для прямого торга, у которых объявятся товары, и те худые, вместо алмазов и других дорогих камней подделанные стекла; да из них же многие начали воровать, товары провозить тайно, а иные подделывают воровские кабалы[84], торгуют вином и табаком».

Барон рассудил, что перипетии торговых отношений для его нынешней задачи не так важны, как перипетии отношений между людьми. Поэтому ему захотелось вспомнить о похождениях в Московии одного из самых предприимчивых людей, которые когда-либо пересекали русские границы с запада на восток. Он много трудился, на многое надеялся, хлопотал об установлении новых и укреплении старых торговых связей, многого ожидал, но не много получил. Его история была выдающейся и необычной, но одновременно очень характерной для многих иностранцев, оказавшихся в Московском государстве, где, на их первый взгляд, можно было достичь многого малыми усилиями, но в действительности, порой большими усилиями достигалось только малое. Звали этого человека Джером Горсей. Он писал о себе, подражая, вероятно, Герберштейну:

«Хотя я плохой грамматик, но, имея некоторые познания в греческом, я, используя сходство языков, достиг за короткое время понимания и свободного использования их разговорной речи. Славянский язык — самый обильный и изящный язык в мире».

Царь и великий князь Иван IV Васильевич»,Титулярник», 1672 г.

Барон был в Москве через сто лет после Горсея. Но в Посольском приказе все еще помнили об этом незаурядном англичанине, несмотря на то что среди иностранцев, наводнивших Московию с середины XVI века, англичан было больше всего. Горсей провел в Русском государстве почти двадцать лет, с 1573 до 1591 года, постоянно разъезжая между двумя странами, пересекая с небывалой скоростью всю Европу из конца в конец. Горсей писал в своей книге, как ему удалось заручиться доверием русского государя Ивана Грозного: «Царь ожидал ответа на свои письма из Англии и сообщения от английского гонца Даниила Сильвестра, когда Богу стало угодно проявить свою волю. Сильвестр прибыл с письмами королевы к гавани Святого Николая в Архангельске, потом в Холмогоры, где он готовился и снаряжался к царской аудиенции. Портной принес ему новый желтый атласный жакет, или зипун, в верхнюю комнату на Английский двор, и едва портной успел спуститься вниз, как влетела шаровая молния и убила Сильвестра насмерть, проникнув по правой стороне тела внутрь его нового костюма и пронзив его до ворота. Царь был сильно поражен, узнав об этом, и сказал: