Сад чудовищ - Джеффри Дивер

– Мы разберемся, в чем тут дело, – пообещал Гитлер и отошел от стола, чтобы подлить себе горячего шоколада и взять с тарелки несколько сладких сухариков. – Герман, так что с твоей запиской? Какой заговор раскрыл ты?

Геринг улыбнулся и кивнул Эрнсту, отказываясь капитулировать, потом нахмурился и покачал головой:

– В Ораниенбурге волнения. К охранникам там относятся отвратительно. Я опасаюсь бунтов и рекомендую принять карательные меры, причем самые жесткие.

Абсурд! Основательно перестроенный рабами, переименованный в Заксенхаузен, концлагерь был сама надежность: бунты исключались. Узники напоминали загнанных зверей с вырванными когтями. Геринг упомянул концлагерь чисто из мести: пусть на совести Эрнста будут невинные жертвы.

Гитлер задумался, а Эрнст, словно невзначай, заметил:

– Мой фюрер, я не слишком хорошо осведомлен о том лагере, но министр авиации прав. Мы обязаны исключить волнения.

– Но… полковник, я чувствую неуверенность, – проговорил Гитлер.

Эрнст пожал плечами:

– Я только подумал, не стоит ли отложить карательные меры до окончания Олимпиады. Тем более что лагерь недалеко от Олимпийской деревни. В городе столько иностранных журналистов… Если поползут слухи, получится некрасиво. По-моему, на время Игр внимание к лагерю лучше не привлекать.

Замечание Гитлеру не понравилось, Эрнст это сразу почувствовал. Но не успел Геринг возразить, заговорил фюрер:

– Согласен, так лучше всего. Вернемся к этому вопросу через пару месяцев.

Эрнст искренне надеялся, что за этот срок и он, и Геринг забудут об Ораниенбурге.

– Герман, а ведь полковник принес и хорошие новости. Англичане полностью согласились с квотами наших военных кораблей и подводных лодок в рамках прошлогоднего соглашения. План Рейнхарда сработал.

– Какая удача! – буркнул Геринг.

– Министр авиации, та папка для меня? – Зоркие глаза фюрера скользнули по документам, которые Геринг держал под мышкой.

– Нет, майн герр. Здесь ничего важного.

Фюрер подлил себе горячего шоколада и подошел к модели Олимпийского стадиона.

– Взгляните на новые постройки, господа! По-моему, очень красивые, я бы даже сказал – элегантные. Современный стиль мне очень по вкусу. Муссолини считает, что он его создал, но Муссолини – вор, это известно каждому.

– Так точно, мой фюрер! – поддакнул Геринг.

Эрнст что-то пробормотал в знак одобрения. Глаза у Гитлера сияли, почти как у Руди, когда мальчик показывал дедушке причудливый замок из песка, который построил на пляже.

– Говорят, сегодня жара спадет. Ради нашей сегодняшней фотосессии надеюсь, что так и получится. Полковник, вы наденете форму?

– Вряд ли, мой фюрер, – ответил Эрнст. – В конце концов, я лишь госслужащий. Не хотелось бы выглядеть пафосно на фоне моих прославленных коллег.

Он впился взглядом в макет стадиона, запрещая себе коситься на парадную форму Геринга.

Кабинет уполномоченного по внутренней безопасности – табличку набрали броским готическим шрифтом – находился на третьем этаже рейхсканцелярии. Ремонт там почти закончили, но краской, лаком и штукатуркой пахло сильно.

В здание Шуман попал без проблем, хотя его тщательно обыскали два охранника в черном, вооруженные винтовками со штык-ножами. Документы Веббера сгодились, хотя на третьем этаже Пола снова остановили.

Шуман дождался, когда охранники уйдут, и постучал в окно из рифленого стекла на двери в кабинет Эрнста.

Ответа не последовало.

Пол повернул ручку двери – кабинет не заперли. Через темную приемную он прошел к другой двери, в сам кабинет, и замер, испугавшись, что полковник на месте, ведь из-под двери сочился яркий свет. Пол снова постучал, но ответа не получил. Шуман открыл дверь и убедился, что так ярко сияет солнце. Кабинет выходил на восток, и утренние лучи заливали кабинет. Немного подумав, Пол оставил дверь открытой: закрывать ее, вероятно, запрещено правилами, и охранники, если устроят обход, могут всполошиться.

«Какой бардак!» – было первой мыслью Пола. Документы, буклеты, бланки счетов, подшитые отчеты, карты, письма завалили рабочий стол Эрнста и большой стол в углу. Книги, в основном по военной истории, стояли на полках, очевидно, в хронологическом порядке, начиная с «Записок о Галльской войне» Юлия Цезаря. После жалоб Кэт на цензуру Пол с удивлением обнаружил у Эрнста книги, как посвященные англичанам и американцам, так и написанные ими: Першинга, Теодора Рузвельта, лорда Корнуоллиса[29], Улисса Гранта, Авраама Линкольна, лорда Нельсона.

В кабинете имелся камин, тем утром, разумеется, не разожженный и безукоризненно чистый. На черно-белой каминной полке красовались наградные таблички, штык, боевые знамена, фотографии молодого Эрнста в форме вместе с усатым толстяком в шипастом шлеме.

Пол раскрыл свой блокнот, в котором заранее набросал десяток планов кабинета, шагами измерил периметр, начертил в блокноте схему и добавил свежие цифры. С рейкой возиться не стал: ему требовалась убедительность, а не точность. На рабочем столе полковника тоже стояли фотографии в рамках. Пол увидел Эрнста с семьей, красивую брюнетку, вероятно фрау Эрнст, и другую семью – молодого человека в форме, девушку и грудного ребенка. На фотографиях парой лет свежее остались только двое – молодая женщина и ребенок.

Пол оторвал взгляд от фотографий и быстро прочел десяток лежащих на столе записок. Он уже потянулся к стопке документов, но замер, уловив звук, точнее отсутствие звука. Просто разномастный фоновый шум стих. Пол тотчас встал на колени, приготовил мерную рейку и принялся расхаживать от одной стены к другой. Когда он поднял голову, в кабинет вошел мужчина, с любопытством глядя на него.

Фотографии на каминной полке и те, что показывал Макс, информатор Моргана, были сделаны несколько лет назад, но сомнений не оставалось – перед Полом возник полковник Рейнхард Эрнст.

– Хайль Гитлер! – начал Пол. – Простите за беспокойство, майн герр!

– Хайль! – апатично отозвался мужчина. – Вы кто?

– Фляйшман, делаю замеры для ковров.

– А, ковры…

В кабинет вошел еще один человек, крепыш-охранник в черной форме. Он потребовал у Пола документы, внимательно их проверил и вернулся в приемную, поставив себе стул прямо у двери.

– И какого размера у меня кабинет? – спросил Эрнст Пола.

– Восемь на девять с половиной метров, майн герр, – ответил Пол, у которого сердце неслось галопом: с языка едва не сорвалось «ярдов».

– Я думал, больше.