Понять пророка - Василий Горъ

– Харе, клоуны… – обломал весь кайф Ольгерд. – Потом развлекаться будете… Ноги в руки и бегом!

– Ой, а можно мои ноги – в руки мужа? – хихикнула я и тут же схлопотала по попе.

– Можно! Только если щиколотки. А ты – на ручки и бегом по тропе… Будешь выпендриваться, я тебя потолкаю… – пообещал братец, и я тут же успокоилась – он всегда выполнял обещания… даже такие гнусные…

Еще четверо нормов умерли, по очереди отлучаясь от отряда по нужде. Пятого, оказавшегося слишком осторожным и внимательным, убил Хмурый. Догнав, сбив с ног и вырвав глотку заметившему нас и истошно орущему «Унги!» воину. А через мгновение растянутая колонна весьма довольных набегом нормов превратилась в слитный, ощетинившийся оружием строй. Они были отличными воинами, и если бы не лес, нам бы пришлось туго – атаковать вшестером стальную черепаху было бы крайне затруднительно. А маневрируя среди деревьев, которые не давали врагу грамотно перестраиваться, мы то и дело находили бреши в обороне. И обычно успевали их использовать. Особенно удачно это получалось у Оливии – брошенные ею клинки практически без промаха поражали глазницы не прикрытых щитами воинов второго-третьего ряда нормов. Как только появлялась удобная для броска щель. Девять из десяти клинков на четверть проредили ряды врага и порядком его взбесили – поняв, что они теряют людей, еще не вступив в бой, и решив, что мы вшестером не такая уж и сила, нормы, завопив что-то жутко страшное, рванулись в атаку. Разбив строй на шесть групп по шесть-семь бойцов. И посчитав, что такое преимущество в количестве им здорово поможет…

Нашу тройку атаковали сразу с трех сторон. Вернее, атаковали с двух, а третья группа нормов рванула за купу тесно растущих справа от нас деревьев, чтобы обойти с тыла и завершить планируемый разгром. Скоростей, на которых мы способны двигаться, они не учли – пока я сдерживала атаки правой, Ольгерд и Угги уничтожили левую группу и, развернувшись, вместе со мной врубились в правую. Я оказалась ведущей, а они – фланговыми. Не раз отработанное положение. Шесть мечей. Атаки по всем уровням одновременно. Плюс скорость, на которой нормы просто не успевали видеть удары… Вместо боя получилось избиение младенцев. Лично я защитой и блоками не заморачивалась – слишком медленно двигающиеся клинки врага можно было просто «обходить». Я колола в незащищенное горло, глаза, подрубала ноги и била под мышки. Те удары, которые, по мнению Ольгерда или Угги, могли мне навредить, блокировали они. И добивали тех, кому, опять же по их мнению, был необходим контрольный удар. Таким образом, к моменту, когда третья, самая хитрая группа оказалась у нас «за спиной», мы встретили ее лицом, с Угги во главе угла…

Вторая тройка действовала чуть медленнее нас, но тоже довольно успешно – выписывая замысловатые траектории среди тоненьких стволов деревьев, они вывели из себя атакующих их нормов и медленно, но уверенно сокращали количество, начиная с тех, кто быстрее всего бросался в атаку, хоть на полшага отрываясь от основного строя… К моменту, когда наша тройка закончила разборки с третьей группой и присоединилась к общему веселью, перед ними оставалась от силы половина напавших на них солдат…

А Хмурый действовал по своему плану. В начале боя, по моей команде отступив назад, он дождался разрешения действовать, и, по одному выхватывая с тыла занятых боем врагов, рвал их, как неведомый мне Тузик грелку – это выражение мужа мне очень нравилось. Я так и представляла себе этого самого Тузика – здоровенного черного пса с обрубком хвоста, с широченной грудью, как у моего Хмурого, и такими же мощными лапами. Грелку я тоже себе представляла, но не так четко – согласно объяснениям моего обожающего приколы и каверзы мужа, она была похожа на большую сумку из негорючего материала, в который складывали горячие угли для того, чтобы согревать ноги замерзающим во льдах путешественникам. Зачем ее было рвать собаке, мне было непонятно – можно было обжечься и наглотаться пепла, но картина разрывающего тряпку пса вдохновляла…

Бой закончился довольно быстро. Нескольких попытавшихся убежать нормов догнали Хмурый и метательные клинки Оливии. Добивание троих тяжелораненых солдат тоже не заняло много времени. А вот потом наступило время для раздумий – тридцать семь девушек, еле переставляющих нога от усталости, и тридцать семь тюков с награбленным, которые они не хотели оставлять в лесу ни за какие коврижки, надо было как-то доволочь до городка. Предварительно успокоив несколько истерически хохочущих и глумящихся над трупами своих насильников дамочек…

Пара пощечин привела в порядок самых нервных. Потом Ольгерд распорядился найти подходящую для ночлега поляну подальше от трупов и заняться костром и ужином – стоило мне услышать про еду, как я почувствовала, что жутко проголодалась. А через полтора часа наступила ночь…

Сидеть у костра, есть приготовленный из припасов наших жертв сытный ужин и пялиться в небо было бы романтично. Если бы не плач и стоны заново переживающих во сне происшедшее с ними измученных женщин. Более-менее спокойно перенесли свое освобождение только две из них и сейчас сидели вместе с нами, мрачно глядя в огонь и о чем-то напряженно размышляя…

Хмурый, сидя около Эрика и Оливии, дурел от удовольствия – его чесали и теребили в четыре руки, а конца и края этому удовольствию не предвиделось. Ольгерд пилил Угги, объясняя тому, как и где в бою он недоработал, хотя, по моему мнению, цепляться к таким мелочам было несправедливо – основной проблемой нашего взаимодействия была появившаяся разница в скоростях, а не тактические ошибки. Немного послушав объяснения брата, я вдруг почувствовала, что мне становится зябко, и придвинулась поближе к костру. А через мгновение моей спине стало намного теплее – почувствовав, что я мерзну, Вовка подкрался ко мне сзади и обнял меня, прижавшись своим большим горячим телом к моей спине и облапив меня ручищами. Я сразу же разомлела и почувствовала, что вот-вот расплавлюсь от ощущения полного и всеобъемлющего счастья…

Дверь, закрывшаяся за Кольеном, негромко щелкнула, пробудив во мне давно задвинутые в пыльные углы памяти воспоминания. Про то, что двери могут иметь замки, а не открываться кем попало и когда попало, как это принято в Аниоре; что кроме солнечного света, света факелов и свечей существует электрический или, как он там называется, этот, включенный для меня Хранителем Ронтара; что ванну можно принимать не в реке или в озере, а в такой вот роскошной фигне, которой я даже не могла придумать названия. Воспоминания лезли в голову одно за другим, и к моменту, когда я, раздевшись догола, повернулась к огромному, почти в рост человека зеркалу и увидела, во что превратились за время пребывания на Ронтаре мои волосы и на что похоже обветренное, давно забывшее про всякого рода кремики и маски лицо, я была готова разрыдаться. Быстренько набрав в «ванну» горячей воды, я, кусая губы, залезла внутрь и сдуру посмотрела на свои ногти. И, не удержавшись, все-таки разревелась – то, во что превратились мои когда-то очень даже ухоженные руки, можно было назвать разве что граблями. Или лопатами. Или хваталками. Но никак не руками! А на то, во что превратились мои ноги, даже не хотелось смотреть. И ведь что страшно, шансов на то, что в Аниоре за время моего отсутствия появился хоть какой-нибудь завалящий косметолог или маникюрша, не было никаких! Вообще! Глубоко вдохнув и погрузившись в воду с головой, я как могла сдерживала льющиеся слезы, но безрезультатно. Воспоминания о всякого рода бытовых мелочах вроде фена, утюга, шампуня и о нормальных средствах передвижения – автобусах, машинах и самолетах, в которых не было необходимости отбивать себе задницу о круп своевольных животных или сутками бить ноги, – все глубже ввергали меня в пучину черной меланхолии. Нащупав на краю «ванны» какое-то явно моющее средство, я намылила голову и, всхлипывая, смыла с нее грязную воду – чувствовать пальцами ежик коротких, не успевших толком отрасти волос было ужасно обидно… А ведь где-то там, за порталом Эола, все так же ходили поезда метро, люди, не знающие, что такое убивать лицом к лицу, ходили в кино, смеясь над придуманными приключениями липовых героев, а нормальные женщины катали детей в колясках по ухоженным дорожкам какого-нибудь парка, а не перли его на себе, вглядываясь в окружающие тропу заросли в поисках неведомого врага!