Красная мельница - Юрий Мартыненко

– Ты чего? Совсем того? Дошел?

– Считай, что так, – согласился плаксивый.

– Ладно, черт с тобой, подавись. Только фляжку отдай.

– На, – плаксивый покорно протянул фрицевскую баклажку.

– Забирай! – отпустил мешок тот, что покрепче физически.

– Постой! – попросил опять шепотом плаксивый.

– Чего еще?

– Давай поделим.

– Черт с тобой. Ползем.

– Ползем.

Через несколько минут не замеченные никем, кроме двоих наблюдателей, и так и не узнанные, оба бойца переползли через бруствер в траншею. Кругом пусто. Смертельно уставшая рота спала по блиндажам. На всякий случай бойцы-лазутчики по ходу сообщения удалились подальше от того места, где находились наблюдатели, они же караульные.

Вещмешок плаксивого, куда был сложен харч из распотрошенных ранцев убитых, опустили на землю. Сами опустились на колени. Тот, что физически крепче, ловко открыл банку с консервами, надорвав бумажную пачку, высыпал галеты.

Ложками вгрызались в мерзлое мясное крошево. Надеясь на шнапс, отвинтили крышку фляжки. В ней оказалось замерзшее вино.

– Не повезло, – чертыхнулся тот, что физически крепче.

Плаксивый молча чавкал, разгрызая твердые галеты.

– Ладно, опосля еще можно будет пошмонать.

– Опосля поздно будет.

– Ничего не поздно. Сейчас не лето. Жмурики еще полежат.

– По фене ботаешь?

– А че?

– Какая статья?

– Воровская. А ты че?

– Сидел не в Мордовии?

– Ну, там. А че?

– В лагере две тройки одиннадцать?

– Ну да.

– Сколько?

– Трешник. Сначала. Потом еще столько. А ты почему такой любопытный?

– Так я по соседству чалился. В две тройки двенадцать, – заявил плаксивый.

– Да брось ты, – изумился бывший зэк.

– Верь не верь…

Почувствовав сытость и родственность душ, оба потянулись к пачке трофейных сигарет. Тусклые огоньки освещали их почерневшие, землистые, обросшие густой щетиной, давно забывшие мыло и теплую воду, казалось, похожие одно на другое лица.

…Можно различить четкие, будто нарисованные карандашом, силуэты голых деревьев со всеми самыми тонкими веточками. Звезды исчезли, и только высоко впереди одна большая звезда ярко пылала белым немеркнущим светом.

В морозном воздухе висела мельчайшая снежная пыль, сверкающая слюдяными блестками. Белый пар от дыхания людей густыми клубами шел вверх. Слева, из плотного морозного тумана, поднимался тусклый, лохматый диск солнца. Верхушки осинника запылали красноватыми отсветами…

Туман начал редеть и рассеиваться, на линии немецких траншей стали отчетливо видны холмики блиндажей с бледными белыми дымками, медленно поднимавшимися над ними. Скоро наступление.

Под утро линия обороны батальона Суходолина приняла на себя мощный артиллерийский удар. Холодный, словно застывший, воздух вдруг треснул с такой страшной силой, что показалось, будто небо обрушилось на землю. Оглушительный свист поднялся к небу, а затем ринулся вниз, к земле, приближаясь и нарастая, и завершился тяжелым, глухим стоном. Земля вздрогнула, сотрясая окопы и выбрасывая вверх фонтаны глиняных комьев. На месте разрывов оставались широкие и глубокие черные воронки, окутанные беловатой дымкой.

В одно из укрытий угодил снаряд. Вверх полетели обломки бревен. Уцелевшие солдаты и раненые, способные двигаться, со стонами и криками бросились по ходу сообщения, зовя санитаров. На мгновение наступила напряженная, угрожающая тишина, после чего обстрел возобновился по всей линии фронта с удвоенной силой. Сотни орудий с той стороны оврага обрушили смертоносный огонь на узкую полосу переднего края.

Солдаты скрылись в окопах и укрытиях, и создалось впечатление, будто снаряды падают в безжизненное пространство. Сгрудившись в окопах, бойцы вначале чувствовали себя в безопасности, но вскоре поняли, что теперь земля уже не сможет их защитить.

Все смешалось. Люди бегали, стреляли, падали. Подымались в дыму, отряхивались от прилипшей земли и вновь падали, сраженные градом осколков. Запах перепаханной и обожженной снарядами и минами земли, дыма и сажи, жженой серы и крови обволакивал позиции. Десятки и сотни снарядов и мин безжалостно обрушивались на окопы, превращая их в пыль. Земля дрожала и стонала. Сверху на людей обрушился дождь осколков и вывороченной тяжелыми комьями земли.

К Ворошилову притерся незнакомый танкист. На голове ободранный с рыжими подпалинами черный шлем. Танкисту здесь, в общем солдатском месиве, морально и физически легче, чем в родном танке, ставшем братской огненной могилой для его экипажа. Хотя здесь свистели осколки, а там полчаса назад была прочная броня.

Всякий раз, идя на противника, танкист молил Бога, чтобы машину не подбили на чужой территории, среди немцев, чтобы не заглох двигатель и не отстать от своих. Танкист знал, что иные из его боевых товарищей, дабы не попасть в плен, стрелялись в подбитых танках, даже не пытаясь выбраться наружу, когда за броней уже слышалась громкая чужая речь. На предельной скорости боевая машина подминала вражеские траншеи, а танкист повторял неистово в мыслях: «Пронеси, Господи, на этот раз!..»

Но танк подбили. Или он подорвался на мине. Этого танкист – башенный стрелок – так и не понял в суматохе. Оглохший, сполз, пробираясь среди погибших членов экипажа, на днище машины боевой. Видимо, танк горел. Броня быстро накалялась, подобно сковородке на печке. К счастью, нижний люк открылся легко, и танкист вывалился на землю, уткнувшись лицом в сухую колючую траву. Жадно глотнув раз-другой свежего воздуха, заработал локтями и коленками, быстро выбираясь из-под броневого костра. Мимо бежали, опять фронтовая судьба улыбнулась, свои пехотинцы. На винтовках отомкнутые штыки. Один из пехотинцев заметил черную фигурку и приотстал. Подбежав к танкисту, занес над ним штык.

– Совсем очумел?! – закричал танкист, разъяренно вскочив, превозмогая боль, с земли.

– Ага! Нашенский! – обрадовался заросший щетиной боец, убирая винтовку. Поддержал танкиста под руку. – Не грех обознаться, товарищ ты мой. Не вижу под комбезом звания, – оправдывался боец.

– Где, кто, чего?

– Ничего не понять. Мы наступали в другом направлении, – скороговоркой объяснял боец. – Там нас лупанули, поступил приказ продвигаться туда.

– Куда?

– Туда. В сторону высоты! – Боец показывал рукой в сторону горевших вдалеке построек.

– Там же деревня?

– То ж и есть высота, товарищ танкист. Туды и двигаемся.

– Двигаемся туды, не знаем куды.

Впереди закачались неясные очертания. Навстречу бежали люди.