Повседневная жизнь в Северной Корее - Барбара Демик

Шестого июля 2000 года Хюк вышел из кехвасо № 12. Он был настолько слаб от недоедания, что едва мог пройти сотню метров, не останавливаясь для отдыха. Поселившись дома у приятеля, он стал обдумывать, что делать дальше. Вначале Хюк планировал вновь заняться контрабандой, принимая усиленные меры предосторожности, чтобы не попадаться полиции, но исправительный лагерь поколебал его уверенность. В 18 лет парень уже расстался с иллюзией неуязвимости, в плену которой подростки бесстрашно смотрят в лицо любой опасности. Он не хотел снова быть пойманным, не хотел новых побоев. Больше не было сил бегать. В КНДР у него ничего не осталось, а если бы он эмигрировал в Китай, там его все равно бы арестовали. Хюк понял, что единственный путь к выживанию — прорваться в Южную Корею. Он не представлял, как туда попасть, но слышал о южнокорейских миссионерах, которые помогали таким, как он, бездомным. Поэтому, в последний раз перейдя Туманган в сочельник 2000 года, он отправился искать церковь.

Южная Корея, самая христианская из азиатских стран после Филиппин, рассылает проповедников, распространяющих слово божие и гуманитарную помощь по всей Азии, а также Африке и Ближнему Востоку. Если в большинстве своем южные корейцы относятся к беженцам неоднозначно, то миссионеры всегда были неравнодушны к страданиям жителей КНДР. Тысячи южнокорейских проповедников — иногда совместно с американскими корейцами — приезжают в северо-восточные области Китая, где, действуя без особого шума, чтобы не привлекать нежелательного внимания властей, основывают маленькие незарегистрированные церкви в частных домах. По ночам их неоновые кресты пламенеют в самых глухих сельских уголках.

О других безопасных местах, где можно спрятаться, северные корейцы имеют самое смутное представление. Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев и основные неправительственные благотворительные организации не могут открыто нарушать китайские законы, запрещающие укрывать нелегальных мигрантов из КНДР, так что проповедники берут эту миссию на себя, предоставляя беглецам пищу и укрытие.

Хюк обратился за помощью в церковь, находившуюся в Шэньяне, крупнейшем городе северо-восточного Китая. Храм содержался на деньги южнокорейского бизнесмена, владельца мебельной фабрики: по слухам, у этого человека было достаточно денег и связей для того, чтобы переправлять беженцев в Южную Корею.

«Я хочу узнать о христианстве», — соврал Хюк и был принят в обитель. Пришлось подчиняться тамошним правилам: вместе с группой других беженцев он вставал в 5 утра на молитву, затем они завтракали, занимались физкультурой, изучали Библию, обедали и снова молились до отбоя в 9 вечера. Это повторялось каждый день, за исключением выходных, когда можно было поиграть в футбол. Как и другие молодые северокорейцы, об Иисусе Христе Хюк никогда не слышал. Церкви в Чхонджине закрылись за много десятилетий до его рождения; пожилые люди, которые продолжали исполнять церковные обряды, делали это тайно. Знания молодежи о христианстве ограничивались текстами из учебников для начальной школы, где миссионеры изображались лживыми и жестокими бандитами. У Хюка сохранилось скептическое отношение к церкви. Ему казалось, что южнокорейские проповедники заставляют его принимать их идеологию в обмен на получение пищи и крова. При этом ему было немного стыдно за то, что он обманывал своих покровителей, притворяясь истинно верующим. Постепенно его отношение к христианству смягчилось. Слова молитв стали приносить ему умиротворение, которого он не ощущал со времен раннего детства, когда читал наизусть стихи о Ким Ир Сене, ощущая веру в нечто большее, чем он сам. Только теперь, произнося слова «ури Абоджи» — «Отец наш» — он имел в виду бога, а не Ким Ир Сена, а говоря о сыне, подразумевал Иисуса, а не Ким Чен Ира.

После пяти месяцев, проведенных Хюком в обители, настоятель сказал ему, что пора двигаться дальше. Церковь находилась под постоянным наблюдением китайской полиции, и беженцам могла угрожать опасность ареста. Настоятель дал Хюку тысячу юаней (около $125) и попросил его проводить группу уроженцев КНДР к монгольской границе. Оттуда они могли бы перебраться в Южную Корею.

Если перелет госпожи Сон с поддельным южнокорейским паспортом можно назвать бегством по первому разряду, то дорога через Монголию была самым дешевым вариантом, который выбирали те, кто не располагал средствами. В отличие от китайских, монгольские власти позволяли южнокорейскому посольству в Улан-Баторе принимать северокорейских беженцев. Если гражданам КНДР удавалось перейти китайскую границу, их ловили монгольские пограничники и депортировали в Южную Корею. Поэтому Монголия стала важным перевалочным пунктом на пути из Северной Кореи в Южную.

Хюк и другие беженцы доехали на поезде до Эрэн-Хото, ближайшего к границе с Монголией китайского городка посреди пустыни, где верблюдов и овец больше, чем людей. В группе Хюка было шестеро эмигрантов, включая двух мальчиков, трех и десяти лет, чей отец уже ждал их в Южной Корее. Беженцы рассчитывали встретиться со своими собратьями, которые планировали прибыть из Даляня на другом поезде. Один из них знал местность и должен был провести всех через границу.

Но дело с самого начала не заладилось. Еще в поезде Хюк по телефону узнал, что другая группа арестована. Однако поворачивать назад было поздно. Беженцы не могли отправиться в назначенное место, так как тот дом, возможно, уже находился под наблюдением. Им пришлось выбросить мобильные телефоны, чтобы полиция не смогла отследить их местонахождение. Хюк и другие взрослые члены группы устроили совет. Перед выездом им примерно объяснили дорогу и нарисовали карту. Они решили, что должны попробовать пробраться в Монголию самостоятельно.

Беженцы прятались неподалеку от станции Эрэн-Хото до девяти вечера, ожидая окончания долгого летнего дня, чтобы идти к границе в темноте. Согласно предварительным инструкциям им следовало двигаться вдоль главной железнодорожной ветки, тянущейся на север в сторону Улан-Батора, держась от нее на таком расстоянии, чтобы их не могли заметить. Достигнув пустынного участка границы, они должны были пробраться под двухметровым проволочным забором в безлюдные земли, разделявшие территории двух стран.

От железнодорожной станции Эрэн-Хото до первого пограничного ограждения было 8 км, а оттуда 1,5 км до первой монгольской сторожевой вышки, где беженцам предстояло сдаться властям. Они должны были успеть добраться туда до рассвета, но заблудились в пустыне, однообразный ландшафт которой состоял из колючек, камней и коричневого песка, освещаемых одними лишь звездами.

Взрослые заспорили, куда им идти: двигаться ли к востоку или к западу от железной дороги? Выбрали первый вариант, что оказалось роковой ошибкой. Граница тянулась на северо-восток, а затем круто поворачивала к северу. Беженцы шли параллельно ей, не приближаясь к месту, где ее можно было перейти. Только когда рассвело, они поняли свою ошибку. Температура в пустыне Гоби намного превышает 30 °C. К тому моменту, когда Хюк и его спутники поменяли направление, нашли проволочное ограждение и пробрались через него, солнце уже было в зените. От ходьбы по песку и камням их обувь истрепалась, ноги кровоточили. Путники страдали от солнечных ожогов. Имевшиеся при них 6 л. воды, закончились. Взрослые по очереди несли трехлетнего мальчика, а когда стал слабеть и десятилетний, им ничего не оставалось, кроме как тащить его за собой. Наконец они добрались до заброшенной хижины у маленького пруда. Одна из путниц осталась с мальчиком, а Хюк побежал за водой. Уже на обратном пути он услышал крик женщины. Ребенок был мертв.