Ракетчик звездной войны - Валерий Большаков

– Захват цели… – прохрипела «Зорька».

Алехин представил себе, какой вой сотрясает небо над Космоградом, какой грохот рушится вниз, и улыбнулся.

Так он и умер – с улыбкой на лице. «Заря» врезалась в малый крейсер на чудовищной скорости, и уже никакое оружие не спасло себум от гнева небес. Ослепительно сияющий болид сверзился, вытягивая хвост огня и дыма, врезался в крейсер и взорвался. Изжелта-белая полусфера взрыва поднялась и потянулась вверх сверкающим «грибом» цвета пламени. Огненная туча исходила раскаленным пеплом и мельчайшими окатышами – оплавленными кусочками двух звездолетов.

Оглушающий рев падения разом сменился непереносимым, инфернальным грохотом. Воздушной волной вырывало псевдобураки, сметало дюны песка, поднимая вихри и самумы. Сама планета вздрогнула так, что рухнули еще уцелевшие здания Космограда.

Поднялся сильный ветер и отнес пламенную тучу остывать и сеять керамитовую пыль. Упали все обломки. Осели пыль и песок. Развеялись дымы. И теперь только глубокий черный кратер на берегу залива напоминал о рукотворном катаклизме. О последнем таране Антона Алехина.

Давным-давно, кажется, в прошлом году, то есть двести пятьдесят лет тому назад, Кузьмичеву попался на глаза журнал с рисунками художников-фантастов. Сейчас ему вспомнилась репродукция, на которой был изображен некий посадочный модуль в форме тупого конуса. Модуль выпускал четыре опоры и подрабатывал планетарными двигателями…

Совсем как «аварийка». И внешне бот похож был на ту давнюю картинку – воображения старинного рисовальщика и современного инженера-конструктора пришли к общему знаменателю.

Георгий вздохнул. Что для него теперь старина и что – современность? Настоящее перемешалось с будущим, завязалось в такой узел, что и не знаешь, кому поручить его распутывать – физикам или психологам. Или психотерапевтам?

Аварийный бот сел рядом с каньоном, и его вышло встречать почти все население бывшей базы квазимодов.

Спустившись по трапу, Георгий оглядел лица встречающих. На лицах застыло выражение тревоги и усталости, даже покорности судьбе, тупого равнодушия. Дети не шумели, стояли тихо и были не по возрасту серьезны.

Впрочем, чего еще ожидать от беженцев? Однако Кузьмичев старательно искал в «зеркалах души» иные отражения и с радостью их находил. Он видел людей обозленных и сосредоточенных, смотревших на него твердо, не отводя пугливых взглядов. Иногда за прищуром мелькал настоящий металлический блеск. Да, потрепала «нормалов» война… Покривила людские души, всадила в них негатива по самое «не хочу». Волей-неволей, а в аномала обратишься…

– Все тут? – проговорил полковник, оглядывая толпу. – Надо нам решить кое-какие вопросы. Думаю, всем ясно и понятно – себумы нас в покое не оставят. И вынудят защищать свои жизни, свою планету. Выбора у нас нет, но альтернатива для детей должна быть!

Толпа зашумела.

– Тише, тише… – проворчал Кузьмичев, поднимая руку и вытягивая ее в сторону гор. – Там, за хребтом, расположен наш старый лагерь. А неподалеку от него – еще одна база пришельцев из космоса, которых я назвал лонгструмпами. Детей и воспитателей мы переправим туда, и сейчас же! Алла Миньковская и Наташа Мальцева покажут базу. За один рейс не получится, сделаем два. Третьим рейсом отправятся женщины и раненые. Воин – это древнейшая мужская профессия, так что пусть нас дамы извинят. Ну что стоите? Организовываем посадку!

Толпа зашумела, распадаясь на группы споривших, но Георгий не стал призывать людей к порядку – покричат и поймут, что правда – на его стороне. Да и воспитатели знали свое дело туго.

– Дети! Собираемся! – строгим высоким голосом распоряжалась худенькая девушка в белом комбинезоне, изрядно выпачканном в саже. – Машенька, сюда! Яна, а ты чего ждешь? Залезаем в бот!

– А там дяди! – пропищала девочка с двумя бантами, делавшими ее похожей на Чебурашку.

– Сейчас дяди уйдут…

«Дяди» – деловитые пилоты космоистребителей – как раз вытаскивали из «аварийки» противометеоритную пушку. ПМП весила немало, поэтому к люку подогнали задом песчаный танк.

– Удерживай, удерживай! Во!

– Сдай еще маленько! Еще! Стоп!

– Жека, принимай!

– Подстели под нее что-нибудь…

– Что?

– Ну вон же ящик стоит! Оторви крышку…

– Щас я…

Общими усилиями ПМП затолкали в кузов, и танк, ворча мотором и лязгая «гусянками», отъехал.

– Решил от меня избавиться? – сказал за спиной Кузьмичева знакомый, родной голос. Полковник обернулся. Алла стояла и смотрела на него почти круглыми глазами. Георгий решительно шагнул к девушке. Обнял ее, прижал к себе.

– Мне очень – понимаешь? – очень нужно, чтобы ты была в безопасности, в тылу, – заговорил он прочувствованно и проникновенно. – Это самое важное – крепкий тыл. Когда я буду знать, что себумы до тебя не доберутся, мне будет спокойнее.

– А мне? – жалобно сказала девушка. – А мне будет спокойнее, когда ты тут один?

– Я не один, нас много. И потом, я офицер, война – моя профессия, так что доконать меня себумам будет непросто. Иди садись, а то малышня все места займет…

– Я тебя люблю… – прошептала Алла и всхлипнула.

– Я тоже тебя люблю, только зачем плакать? А-а… Ты, наверное, представила, что это последняя наша встреча и мы с тобой больше никогда не увидимся, и никто не узнает, где могилка моя? Очень романтично, но, как говорится, не дождетесь! Я обязательно вернусь, и буду к тебе приставать, и ревновать, и выводить. Буду всюду раскидывать грязные носки, буду лениться помыть за собой посуду…

– Раскидывай… Ленись…

Кузьмичев оторвал от своей шеи узкие Аллины ладошки и поцеловал их.

– Все, иди, лапочка.

«Лапочка» побрела к боту, Наташа обняла ее и помахала рукой Георгию.

Началась посадка. Тут же набежали родители, и завертелась обычная кутерьма.

– Гена! Геночка! Где ты?

– Тута я!

– Где?

– Да вот же!

– …Витя, слушайся тетю-воспитательницу, ладно?

– Ладно, ладно…

– И не обижай Луизу!

– А чего она дразнится?

– Она девочка, и…

– Ну и что, что девочка? Девчонкам все можно, что ли?!

– …Миша, платочек с тобой?

– Вот!

– Не потеряй!

– …Юлия Валельевна, а там чудовиссь много?

– Чудовищ? Ой, много…

– Ула-а…

Курчавый Аркадий Кузьмин, временно исполнявший обязанности командира корабля, придал своему полнощекому лицу суровое выражение и сказал как можно тверже: