Плоды свободы - Яна Горшкова

Майрра, смаргивая слезы и утираясь, не следила за временем. Какое там следить, когда, обмочив юбку, не можешь даже разогнуться и на карачки привстать. Упустивший ценного пленника охранник сполна отыгрался на женщине, выместив на ней всю свою досаду и ужас перед неотвратимой карой. Небось Святой Тив не помилует нерасторопного холуя, так приголубит, что мало не покажется. Мятежнице это, конечно, не поможет, однако хоть какая-то радость!

Янамарские бабы и впрямь живучие. Любую другую после такого избиения уже выносили бы вперед ногами до ближайшей ямы, а вдова Бино еще дышала и даже соображать немножко могла. Аккурат настолько, чтоб харкнуть под ноги Херевардову офицеру и в ответ на:

– Это ты, глупая баба, помогла бежать преступнику?

Выдавить из себя угрюмое:

– Я тебе не баба, а гражданка Янамарской республики Майрра Бино… и еще эта… Комитета общего благоденствия де-ле-ги-рован-ный член. Ясно те, холуй синтафский? А гражданина графа теперича половите, он уж далеконько утек, пре-зи-дент наш.

Выговорив мудреные слова с должным, как ей думалось, достоинством, гражданка Бино замолчала и свернулась клубком в луже собственной рвоты. А там пусть хоть прикладами забивают.

– Экая птица! – хмыкнул офицер. – Гражданка! А ведь повесим тебя, не поглядим, что баба.

На это Майрра даже отвечать не стала. И так ясно, что казнят, чего тут рассусоливать?

Неподалеку от фермы Дэрсен жил одно время отставной синтафский капитан по имени Равилан Тир. Каким ветром чистокровного диллайн занесло в Конфедерацию, так и осталось его тайной. Может быть, проворовался да сбежал от трибунала, а может, уволен был за вольнодумие, но никаких видимых изъянов – ранений или контузии – за господином Тиром никто не заметил. С мамой Сидже он водил знакомство скорее вынужденно, чем от чистого сердца. Желтоглазого синтафца никто из соседей особо не привечал, боялись его и не доверяли. Мама же Сидже, напротив, полагала, что ее подопечным будет полезно знакомство с детьми Золотой луны. Чтобы, так сказать, знать исконного врага в лицо. Тем более что господин Тир сироток излишним вниманием удостаивать не торопился. Все они были ему в равной степени безразличны, как ягнята или телята. Илуфэр же соседа-диллайн боялась до истерики: его равнодушного взгляда, его резкого голоса, его бесшумной походки. И стоило капитану Тиру появиться в поле зрения, как девочка норовила спрятаться. Мама Сидже и ругала ее, и даже била за возмутительную, ничем не оправданную трусость. Ведь не шуриа же он, чтобы бежать прочь без оглядки. Остальные дети страшились соседа ничуть не меньше, но умели прятать свой страх. Все, кроме Илуфэр. Та, случись им повстречаться на улице, опускала голову, ускоряла шаг, а то и вовсе бросалась наутек, точно кролик от лисы.

Но, как говорится, рано или поздно, а столкнешься со своим страхом нос к носу. Так и случилось, причем буквально. Илуфэр выходила из скобяной лавки, а господин Тир входил. И никакими силами в тесных сенях не разминуться им было.

– У каждого зверя свои неизменные повадки, – сказал вдруг диллайн, глядя девочке прямо в глаза. – Ворон, тот всегда на мертвечину летит, а волки свадьбы только в феврале справляют. И у каждого племени свой нрав и привычки, свое проклятье.

Илуфэр попятилась, забыв, как дышать.

– Кому-то бешенство в крови единственный указ, а кто-то вечно бежит за непостижимым. А ты просто бежишь. И всегда будешь бежать, прятаться и скрываться. Племя твое такое… беглое.

Сказал так, отодвинул небрежно, будто неудобно поставленный стул, и внутрь лавки вошел, не оборачиваясь.

Илуфэр сразу же помчалась к маме Сидже докладывать, что их раскрыли и надо… бежать. Опекунша только губы куриной гузкой сжала и в наказание посадила трусиху под замок на хлеб и воду. За сеяние паники.

Конечно же, Равилан Тир имел в виду конфедератов, сбежавших от имперского Синтафа при первом же удобном случае. Как крысы с тонущего корабля. Так Сидже объяснила странные слова соседа-диллайн.

Но господин Тир прав оказался, сам того не ведая, насколько точен его диагноз и верны выводы.

Как в далекие времена предки северян сбежали от Предвечного, в страхе за свои ничтожные жизни, отрекшись заодно и от богинь-лун, так и потомки их сбегали с неприветливой скудной земли в обильную Энгру. И даже тут, среди беззаботных энгра-хайн, не ведающих об опасном соседстве, порченная страхом кровь беглецов гнала их прочь. Племя такое… беглое, как точно подметил когда-то сосед.

И эта пошлая утренняя казнь всего лишь финал малодушного бегства длиною в год. А возможно, что и в целую жизнь.

Когда Илуфэр показалось, что в Амалере она привлекает ненужное внимание княжны Сины, она уговорила Раммана ехать в Янамари. А могла бы остаться и признаться жениху, рискнуть и поверить в силу его любви. Вдруг понял бы и принял такой, как есть?

Когда узнала про визит леди Джойаны – сбежала к доктору Сиду, спряталась в его лечебнице. А ведь эти недели они с Рамманом провели бы вместе и могли сполна насладиться коротким счастьем.

И когда шуриа ее разоблачила, улизнула к Хереварду. А если бы осталась? Если бы отправилась в мятежный Дэйнл – вдруг все пошло бы иначе, по-другому? В любом случае Рамман бы ее не повесил.

Ну и как, скажите на милость, как было Илуфэр Омид, дочери своего народа, устоять перед возможностью сбежать от самой смерти? Как будто воплощенного бога можно убить ножичком. Как будто маленькая трусливая душеедка способна побороть Главного Душееда.

Херевард-Предвечный… Каждая мысль о нем заставляла уже неживую душу Илуфэр умирать снова и снова, раз за разом, и так без конца. Растревоженное воображение рисовало пред мысленным взором ужасные картины всеобщего разрушения, гибели и тлена. И выход виделся только один…

Впрочем, девушка мучилась выбором недолго. Если уж у каждого племени свои повадки, то почему бы Илуфэр не отправиться проторенной предками дорожкой? Почему не сбежать от грядущего кошмара в небытие, раз оно все равно ждет всех северян без исключения? Если душа девицы Омид мертва, то стоит ли сожалеть о грядущих годах угасания и дряхлости? Пожалуй, нет.

Рамман, кстати, тоже при первом же удобном случае сбежал. Значит, не так уж и плоха сама идея.

Уйти, раствориться, исчезнуть прежде, чем этот мир будет окончательно разрушен, прежде чем Предвечный сделает с Энгрой то же, что с родиной диллайн и северян. Это же так просто – шагнуть в бездну, разом оборвав все нити, избавившись от всего сразу – от памяти, от сомнений и от вины.

И плевать, что станет с остальными. Все равно! Значит, заслужили долгоживущие энгра-хайн такой участи. Поделом им!

Бежать, так бежать. Илуфэр решилась на последний в своей жизни побег.

Она безропотно позволила надеть жесткую веревку, и прежде чем сделать последний шаг, равнодушно огляделась вокруг, как жилец, покидающий съемные меблированные комнаты, где все чужое, казенное. Бурые холмы, серовато-розовое светлеющее небо, птичий грай над дальней рощей – ничего родного, ничего своего. А распахнувшаяся вечная тьма обещала покой, к которому так стремятся все беглецы.