Ленин без грима - Лев Ефимович Колодный

есть меры репрессий? Тюремное заключение? Кто ему придает значение во время гражданской войны, когда каждая сторона надеется победить?

Добрый Лев Борисович пытался убедить друга, что речь идет только об отмене смертной казни для дезертиров-солдат, тем более, что отменить ее большевики обещали в своей пропаганде и агитации накануне Октября.

— Ошибка, — отвечал Ленин, — недопустимая слабость! — И предложил тотчас отменить либеральный декрет.

— Но это произведет крайне неблагоприятное впечатление, — отвечали Ильичу.

— Лучше просто прибегнуть к расстрелу, когда станет ясным, что другого выхода нет.

Ясность наступила очень скоро.

Я еще не сказал о том, что ликвидировали не только Ставку, но и Адмиралтейство, а все его права как верховного органа по делам флота и морского ведомства передали… Морской секции Центрального Исполнительного комитета, избираемого съездами моряков военного флота.

Обратите внимание, о гражданской войне Ленин заговорил чуть ли не в первый день после захвата Зимнего дворца, ведь постановление об отмене казни было принято 26 октября, то есть 8 ноября, когда еще страна толком и не знала ничего о свершившейся смене власти.

Анализируя события тех давних дней, приходишь к выводу, что мир с Германией, конец мировой войны требовался Ленину и его приверженцам не столько для того, чтобы облегчить жизнь миллионам солдат и офицеров, несколько лет проживших в окопах, каждый день подвергавшихся риску быть убитыми или ранеными, а для того, чтобы превратить войну с внешним врагом в схватку с врагом внутренним, то есть в гражданскую войну.

Как же так? Три года, пока шла мировая война, большевики во главе с Ильичом клеймили империалистов, буржуазию, которая ее развязала… Но солдат воюющих армий призывали не к тому, чтобы они воткнули штыки в землю, а чтобы направили их в живот своим генералам, министрам. «Лозунг мира, по-моему, неправилен в данный момент, — писал Ленин сразу после начала Первой мировой войны. — Это обывательский, поповский лозунг. Пролетарский лозунг должен быть: гражданская война». Таких цитат из Ильича можно подобрать множество, эта его отвратительная идея была лейтмотивом многих ленинских печатных и устных выступлений. А лейтмотив этот был дорог сердцу вождя потому, что исполнялся он на слова «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». То, что для меня, для тех, кто видел перед своими глазами этот лозунг десятки лет в шапках всех газет, от «Правды» до «Пионерской правды», казалось некой данью революционному прошлому, основателям марксизма, бородатым вождям Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу, то для Владимира Ильича этот лозунг был смыслом жизни. Все, что он делал, исполнялось ради мифического единения. Для него Россия служила плацдармом для достижения именно этой цели, по сути, он предстал большевистским Александром Македонским и Чингисханом, поставившим задачу установить власть над всем миром.

Старая российская армия в золотых офицерских погонах, с Георгиевскими крестами на груди заслуженных солдат, для этой цели не годилась.

Вождю мирового пролетариата, а именно таковым считал себя Ленин, требовалась другая — Красная армия, вот ее-то и стал он создавать в те самые дни, когда после неоднократного обращения к Германии начались в Брест-Литовске, нынешнем городе-герое Бресте, мирные переговоры.

Из Питера покатила в захваченный немцами Брест делегация во главе с заместителем наркома по иностранным делам Адольфом Иоффе, другом наркома Льва Давидовича, второго после Ленина вождя мировой революции, автора теории «перманентной революции», провозглашенной Марксом и Энгельсом и развитой их учениками Парвусом и Троцким.

Они, Троцкий и Парвус, считали: можно сразу после захвата власти начинать социалистическую революцию. Но ведь и Владимир Ильич так полагал, иначе бы наша революция не называлась «великой социалистической» после взятия Зимнего и Кремля.

Не случайно Адольф Иоффе покатил в Брест главой правительственной делегации. «Я никогда не сомневался в правильности намечавшегося Вами пути, и Вы знаете, что более 20 лет иду вместе с Вами со времен „перманентной революции“», — писал спустя десять лет после Бреста в предсмертном письме, перед тем как покончить жизнь самоубийством, растоптанный к тому времени революционер, обращаясь к Троцкому. Энциклопедия «Великая Октябрьская социалистическая революция», вышедшая в 1987 году, дала на него краткую справку. В ней и во всем справочнике замалчивается тот факт, что некто другой, а именно Адольф Иоффе, был не только членом немногочисленного ЦК, избранного перед Октябрем, но и ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ Петроградского Военно-революционного комитета, того самого, что произвел вооруженный переворот и вручил власть Ленину и Троцкому.

С какой мыслью ехал в Брест этот большевик, грезивший мировой революцией?

Дадим слово для ответа его бывшему руководителю, наркому по иностранным делам.

«К мирным переговорам мы подходили с надеждой раскачать рабочие массы как в Германии и Австро-Венгрии, так и в странах Антанты. С этой целью нужно было как можно дольше затягивать переговоры, чтобы дать европейским рабочим время воспринять как следует быть, самый факт советской революции, в частности, ее политику мира», — прерву на этом месте цитату из книжки Льва Троцкого «О Ленине (материалы для биографии)», изданной в Москве после кончины вождя в 1924 году.

Все здесь предельно ясно: делегация в составе большевиков и левых эсеров, а также по одному представителю от рабочих, крестьян, матросов и солдат, выехала не столько для того, чтобы заключить вожделенный мир, сколько агитировать и затягивать переговоры.

— Да мало ли что там писал презренный Троцкий, — скажут мне прилежные слушатели университетов марксизма-ленинизма. Ну что же, не верите Льву Давидовичу, тогда послушайте Надежду Константиновну, она в своих воспоминаниях пишет:

«До конца декабря переговоры носили скорее агитационный характер; их плюс был тот, что временно было достигнуто перемирие, широко развернута агитационная работа за мир в наших и немецких войсках».

Эта агитация продолжалась месяц! Но с начала нового, 1918 года германские военные добились от кайзера, что главой делегации на переговорах назначили генерала Гофмана.

— Чтобы затягивать переговоры, нужен затягиватель, — сказал Ильич и направил в Брест в этой роли самого наркома Троцкого, будучи уверенным, что никто лучше его эту роль не исполнит.

На что надеялся Ленин, прибегнув к такой тактике переговоров, когда Россия корчилась в муках, голод вплотную подкрадывался к Питеру и Москве, армия разлагалась, солдаты воевать не хотели?

— Уже просыпаются народы, уже слышат горячий призыв нашей революции, и мы скоро не будем одиноки, в нашу армию вольются пролетарские силы других стран! — такие слова говорил Ильич в середине января на проводах эшелонов, отправлявшихся на фронт.

Была еще одна важная причина. Все знали, что Ленин и многие большевики прибыли в Петроград в вагоне, который подали по приказу германских властей, Более того, следствие располагало материалами, уличавшими партию большевиков в отношениях с германскими финансовыми источниками.

За первым большевиком в сознании