Пограничные были - Павел Иванович Петунин

Работу он не делил на приятную или роняющую мужское достоинство; деление было иное: полезная она или вредная для людей. Он всегда был чем-то занят и совершенно не переносил праздности.

Иные ребята, как тот же Евгений Киселев, одарены впечатляющими способностями — могут петь, играть на баяне, рисовать, плясать. Ничего такого Петя Жуков не умел и не мог. Он был просто добрым и работящим парнем. Таким вылепила его большая семья — он был средним из пятерых детей агронома одного из колхозов Горьковской области. В большой семье этой, очень спокойной и дружной, все ребятишки с малых лет и без всякого принуждения со стороны родителей, а как-то играючи и незаметно для себя втягивались в работу, труд для них сызмала становился естественной потребностью... Когда дети семьи Жуковых стали взрослыми, они всюду без всяких на то внешних усилий становились очень нужными всем.

Так произошло и с Петей Жуковым. Не успел он появиться на заставе, как сразу же избрали его секретарем комсомольской организации вместо демобилизовавшегося старшего сержанта Суконцева. У того был властный и довольно жестковатый характер — прежний комсорг не поручения давал комсомольцам, а приказания. Когда начальник заставы, посоветовавшись с солдатами и сержантами, предложил собранию избрать комсогром Жукова, тот взмолился:

— Братцы, да какой же из меня комсорг? Тут вы легенды рассказываете о Суконцеве. Не смогу я держать вас в таких же крепких руках.

Ничего, смог. Правда, руки у него не такие жесткие, как у старшего сержанта Суконцева, но твердые. Еще не было случая, чтобы кто-то из комсомольцев отказался выполнить поручение, хотя и давалось оно без нажима в голосе. Поначалу кое-кто пытался отказываться, но Петя Жуков все ставил на свои места простым вопросом:

— Ты хочешь, чтобы за тебя другие вкалывали, а ты в сторонке стоял?..

Именно комсорга Жукова попросил майор Зимин взять личное шефство над Киселевым. При этом рассказал ему о найденных окурках и о том, что Киселеву в скором времени придется держать ответ перед заставой. Но попросил до времени держать все это в тайне:

— Надо еще немалую подготовительную работу провести. Понимаешь, Петро, все-таки хочется, чтобы Киселев вернулся на гражданку нормальным, стоящим парнем, чтобы умел он жить среди людей...

Как известно, каждая суббота на заставе — праздник своего рода, хотя это просто-напросто обыкновенный банный день. Любят баню пограничники, и если чем-нибудь хвастаются перед приезжими людьми, то прежде всего «нашей банькой». И конечно же, «такой во всем погранокруге не сыщешь — парок мягкий, ласковый, а в то же время до костей пробирает!». Редко встретишь линейную заставу, где найдется хотя бы один солдат, избегающий парилки. Даже городские ребята, привыкшие к городским, выложенным кафелем, ваннам и носу не совавшие в парилку, к концу службы становились тонкими знатоками, уже неисправимыми любителями пара и веника.

Так было и с Киселевым, который раньше о бане и представления не имел, а теперь иногда забирался даже на самый верх.

Мастером по изготовлению березовых веников считался Петя Жуков — их так и называли «жуковскими». От распространенных повсюду веников они отличались не только аккуратно подобранными одна к одной веточками, а еще особо витым держаком, который так и впаивался в руку.

— Ты, Женька, вижу, большой любитель помахать веником, — сказал Жуков Киселеву. — Сходим-ка в лес, наломаем этой божьей благодати.

— У нас же навалом их, на целый год хватит!

— Ребята летом любят свеженькими хлестаться, сушеными еще зимой успеем напариться.

Киселев нехотя пошел за Жуковым. Уже по пути еще раз попытался отговориться:

— Я же не умею.

— Научу. Я многих научил. Не такое это хитрое дело — связать веник.

Но оказалось не таким и простым. Подался Киселев в глубину березняка, Жуков вернул его:

— Чего ты в глушняк ударился? Надо выбирать березки, которые со всех сторон на солнышке и у которых листочек крупный, такой разлапистый.

Подошел Киселев к березке, которая росла на солнышке, и эта опять не устроила Жукова:

— Не видишь — сережки на ней. Такими вениками только наказывать за провинность.

Когда наломали ворох пахучих веток, Жуков показал, как укладывать пучок веток, как делать витой держак, чтобы получился тот самый — знаменитый «жуковский» веник... Только третий веник удовлетворил учителя. Жуков похвалил даже:

— Соображаешь! Быстро освоился.

Мало-помалу Киселев втянулся в работу, — она и в самом деле оказалась не такой уж хитрой. Правда, пока он вязал один веник, Жуков за это время успевал положить в кучу не меньше четырех и успокаивал:

— Ничего, Женька, навостришься!

И у простенького этого дела, как у всякой работы, было удивительное свойство — затягивать человека. Уже приятно было Киселеву укладывать веточку к веточке, закручивать витой держак, туго стягивать его шпагатом. И еще приятнее было подержать готовый веник, помахать им немножко, чтобы убедиться, хорошо ли лежит в руке? Хорошо лежит!

Петя Жуков подбадривал:

— Совсем по-настоящему у тебя получается, Женька! Ребята спасибо скажут!

За нехитрой этой работой они разговорились и, как водится у солдат, вспомнили про далекие семьи свои. Пете Жукову было кого вспоминать: дома остались два брата — один уже отслужил, тоже был пограничником, другой будет призываться нынешней осенью; две сестренки — одна в школу ходит. Второй своей сестрой, которая на полтора года младше его, Петя Жуков очень был недоволен:

— Замуж приспичило ей выходить. А договаривались: свадьбу играть, когда я со службы вернусь.

— Счастливый ты! — вырвалось у Киселева.

— Великое счастье... Вон сестренка не держит слова перед братом.

— Все равно счастливый — братья есть, сестренки.

— Нашел счастье — переживанья одни!

— А мне вот не за кого переживать. — Киселев затягивал шпагатом держак веника. Так сильно затянул, что шпагат не выдержал и порвался.

— Конечно, ненормально это, когда один, без братьев и сестер, — рассудительно сказал Жуков. — Тоскливо. Не с кем словом перекинуться. С родителями не обо всем можно поговорить. Зато в детстве тебе куда как хорошо было! В нашей семье так конфетки и те надо было делить на пятерых, а тебе все одному доставалось.

— Нашел, чему завидовать! — сумрачно отозвался Киселев. — А ты знаешь, что это такое, когда вокруг тебя