Раубриттер - Борис Вячеславович Конофальский

и нос с подбородком. Горбунья молчала и таращилась поначалу, а потом и нехотя восхищаться начинала, глядя на госпожу. А Ута, та глядела с испугом, и шептать что-то начинала, никак молитву. Дура скудоумная. Агнес она только веселила своим испугом. Девушка смеялась, глядя на нее, и потом смотрела в зеркало. Да, кажется, ей удавалось себя менять. Не так, конечно, чтобы совсем себя не узнавать, но и не так, чтобы не замечать перемен во внешности.

Служанки никак не могли понять, как ей это удается. А Ута один раз даже прошептала, так что и Агнес, и горбунья услыхали:

— Колдовство.

Да, толстомясая, колдовство. Агнес опять смотрела на себя в зеркало, на себя новую, на себя необычную, потом на испуганную служанку и смеялась от души. Этот страх служанки лишний раз говорил ей, что она не такая как они все. Что она сильная, и сила ее растет.

Она училась все дольше и дольше «держать» на лице новый вид, и вид этот менять все сильнее и сильнее. За четыре дня, что они ехали, Агнес по щелчку пальцев могла сотворить себе новое лицо.

И лицо это было совсем не похоже на ее лицо настоящее. Ах, как ее это радовало. И сейчас думая об этом, она вдруг поняла, что ей еще не все ясно. Ей захотелось знать, а сможет ли она не только лицо менять, а руки? А ноги? А грудь? А зад? Девушка встала, взяла кошелек со стола, и пошла к двери. В дверях столкнулась с горбуньей, Зельда тащила домой большую корзину со съестным.

— Куда вы, госпожа? — спросила она.

— В доме зеркала нет, хочу большое зеркало, — задумчиво говорила Агнес. — Чтобы всю себя видеть можно было. Пойду в Крысиный переулок, там иноземец большие зеркала продает. Погляжу.

— Большие зеркала денег стоят, — причитала Зельда, ставя корзину на стол. — Да и дождь собирается, может, вы завтра пойдете.

Агнес ее слушать не стала.

— Так хоть Уту с собой возьмите.

Агнес не слышала, уже выходила со двора, под удивленным взглядом конюха.

* * *

Думала она деньги экономить, да где же это видано, чтобы девица молодая и способная умела деньги экономить. Торговец зеркалами, тут же ей большое зеркало продал. Запросил с нее двенадцать талеров, она сразу заплатила. Зеркала денег больших всегда стоили. Можно, конечно, было бы и не платить, торговца одурачить. Но решила Агнес еще раньше, в Ланне, больше дар свой не пробовать. А торговаться девушка не любила. Вот и выложила двенадцать монет. Хоть и жалко было. Поставила зеркало в своих покоях, прямо перед кроватью. С ним пару дней забавлялась, меняя себе лицо то так, то эдак. Выходила к столу каждый раз с новым лицом. Пугала Уту, удивляла Зельду и Игнатия. Тем себя и веселила.

Но стала ей эта забава надоедать. Нет, не надоедать, а обычным делом стала. Уже даже и Ута ее новых лиц пугаться перестала. И тогда она подумала, что есть у нее дельце интересное. А имя у того дельца было Уддо Люббель, он же Игнаас Ван Боттерен из Бреды, книготорговец, что проживал в Ланне на улице Ткачей. Кажется, человек этот был плохой, если, конечно, все, что о нем говорили, было правдой. Но он мог найти то, что было ей нужно. И поэтому как-то в хороший и не жаркий день она, взяв с собой служанку, пошла поглядеть, что это за Уддо Люббель. Пошла познакомиться.

На карете туда лучше и не соваться. Карету пришлось оставить.

Улицу Ткачей в Ланне, что тянется вдоль северной городской стены, и которую в двух местах пересекает вонючий ручей, без необходимости вряд ли кто из добрых людей посещать захочет.

Улица узка, а повозок, конных, и тачек ручных, много. Сутолока, крики, работники. Конные бочки с водой. Вонь мочи, плохого войлока и вонючей шерсти. Грязь под ногами даже летом в сушь. И ругань, не прекращающаяся до ночи. Богатство Ланна, пышность и блеск, именно на таких улицах оно и делается.

Кто видел Агнес и Уту тут, тот удивлялся. Богатой госпоже со служанкой нечего тут было делать. Агнес шла подобрав юбки и преступая через зловонные лужи, морщила носик, зло смотрела в глаза всяким дуракам на телегах, что мешали ей идти. Дураки, как взгляд этой хрупкой девушки ловили, так старались убраться прочь, если конечно могли. Так как взгляд ее ничего доброго не сулил.

Наконец, они пришли туда, куда нужно. Агнес и спрашивать не пришлось ни у кого. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять, что дом тот, которой она ищет, перед ней.

Везде суета. Окна, двери нараспашку: люди, люди, люди, корзины с шерстью, рулоны материи, лошади и мулы. А тут никого, ставни закрыты, двери заперты, дом кособокий, одной стороной на улице Ткачей, другой стороной в темном и вонючем переулке, куда тухлятину со всей улицы сносят. Удобное местечко для подозрительного книготорговца, что торгует подозрительными книгами. Агнес не сразу пошла к двери, постояла немного.

Огляделась. Да, именно тут должен жить такой, как Игнаас ван Боттерен из Бреды. Лучшего места детоубийце вряд ли найти. Она уже думала шагнуть к двери и постучать, как дверь сама отворилась. Кажется, он с улицы следил за ней. На пороге, днем, но с лампой, стоял высокий и худой человек лет пятидесяти. Был он в поношенной, засаленной шубе, и в хороших, подбитых мехом, башмаках. А еще был плешив ото лба. И глаза у него были глубоко посажены, а нос хрящеват и длинен. Серая щетина покрывала низ его лица. Холодные глаза, выпяченная в презрении губа, и весь остальной вид его говорил о том, что он человек не добрый. Уж точно никто бы, увидав его глаза, не назвал бы такого добряком. А многие даже напугались бы, увидав этого человека в сумерках, не иначе за пазухой у него нож имеется.

А когда он заговорил, так и еще ухудшил впечатление о себе:

— Что вам угодно, молодая госпожа, — говорил он с едва скрываемым раздражением и сильно шепелявил при этом. И вид, и голос его, так и кричали, что ему эти гости совсем не в радость, и с удовольствием он погонит таких гостей палками отсюда.

Передних зубов у него было мало. И снизу, и сверху. А те, что еще были, цвет имели и желтый, и коричневый, и черный. Губы его были слюнявы. Вроде и говорил он вежливые слова, но в голосе его слышалась явная грубость.

— Я ищу книготорговца Уддо Люббеля, — сказала