Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС - Петр Шелест

В некоторые подробности посвящается небольшой, ограниченный круг людей — своеобразной партийной элиты. Этот круг выступает едино, ибо никому из них уже отступления нет и быть не может. А остальная масса с «восторгом» и в «организованном» порядке поддерживает — отсюда единодушие, энтузиазм и беспредельная поддержка всех мероприятий и руководителя.

Но и при этой организации в массах происходят свое толкование, свой анализ, свои предположения и выводы. Это тоже свидетельство активности масс, но эта активность всегда «заключена в определенные рамки». Само собой понятно, что любую активность надо направлять, но направлять разумно, использовать ее для лучшей активности. Но вся беда нашей системы в том, что часто руководитель, а тем более если он стал «политическим лидером», не изучает глубоко настроения партийных и беспартийных масс, опирается на довольно узкий круг доверенного актива и местных руководителей, и часто получается искаженная, а подчас и откровенно неправдивая информация, искажение истинного положения дел и самой жизни народа. Подобная «информация» успокаивает руководство, в результате чего принимаются непродуманные решения, оторванные от жизни. А партийные массы, народ, в особенности молодежь, на все это остро реагируют, все «нанизывают» в своем сознании и памяти и делают определенные выводы. И хочется еще раз напомнить, что аплодисменты далеко не определяют прочности положения руководителя. Нельзя сказать, что Н. С. Хрущев не пользовался определенным авторитетом и уважением, популярностью среди партийных масс и народа. Утверждать противное — значит погрешить против истины и истории. Речи Хрущева кончались тоже «бурными аплодисментами и вставаниями», и нельзя сказать, чтобы это ему не льстило.

Так было и накануне заседания Президиума ЦК КПСС, которое состоялось 26 сентября 1964 года. Это был субботний день. В Свердловском зале Кремля расширенное заседание, присутствуют члены Президиума ЦК тт. Хрущев, Подгорный, Косыгин, Воронов, Суслов, Брежнев, Полянский, Кириленко, Шверник. Присутствовало много людей разных рангов и чинов. Открыл заседание Н. С. Хрущев. Основной вопрос — «О пятилетнем плане народного хозяйства страны на 1965–1970 гг.».

Немало из присутствующих членов ЦК уже знали о подготовке «мероприятий», направленных против Н. С. Хрущева. Но пока что никто точно не знал ни сроков, ни самой формы исполнения «задуманного дела». Даже сами «организаторы» находились еще в какой-то прострации, неуверенности и неопределенности. После расширенного заседания президиума ЦК все члены и кандидаты Президиума ЦК собрались в комнате Президиума в Кремле за Свердловским залом заседания. Как обычно, началось обсуждение прошедших событий. Хрущев обратился ко всем и спросил: «Ну как, товарищи, ваше мнение о проведенном мероприятии и моем выступлении?» С удивительным утонченным лицемерием многие заявили, что все хорошо, просто отлично! И, к моему удивлению, больше всех хвалебные речи расточал Брежнев. Больно и обидно было все это слушать, просто становилось страшно, какая гнусная «вещь» лицемерие, и не хватило ни у кого мужества сказать правду. Позже некоторые, в том числе и Брежнев, объясняли такое гнусное поведение «тактическим приемом», чтобы, мол, не навлечь подозрений и не вызвать тревогу у Хрущева.

В открытом споре, даже в борьбе единомышленников это подлый, недостойный прием. Как впоследствии окажется, это основной «стиль» Брежнева для расчистки себе дороги к власти — заигрывание, интриги, убрать с «дороги» людей, которые многое знают о нем, помогали ему на определенном периоде и хуже всего — имеют свое собственное мнение.

Хрущев высказал соображение о созыве очередного Пленума ЦК, дал некоторые поручения. Сам он собирался уехать в отпуск. Поручено было вести все дела по Президиуму и Секретариату Н. В. Подгорному.

В это время в ЦК была создана группа Шелепина и Полянского, которая готовила материал для предстоящего Пленума ЦК, но Хрущеву не было известно, что материал готовится не по его заданию, а против него. Он же, Хрущев, в разговорах утверждал, что доклад к пленуму в своей основе готов и что во время отпуска он его посмотрит, а где-то в ноябре проведем Пленум ЦК. По всему было заметно, что он не знал истинного положения, что ему готовится. Внешне держался спокойно. Вся «игра» вокруг него, безусловно, не была известна, хотя временами и чувствовалась какая-то настороженность в его обращении.

Он во многом полагался и надеялся на Украину, на ее поддержку его деятельности, доверял он товарищам, с которыми работал в Президиуме ЦК КПСС. Во всей «затее и политической игре» отводилась огромная роль Украине. Это понимали и товарищи, которые готовили материал к пленуму, вот почему контакты по всем вопросам и информации были регулярными.

Все мы, кто знал и был посвящен в некоторые подробности подготовки «дела», ходили по острию лезвия. Хотя многие вопросы и были уже «блокированы», но опасность была громадная. Н. С. Хрущев был первым секретарем ЦК КПСС, председателем Совмина СССР. В наших условиях это не ограниченная ничем власть и, по существу, свобода действий. Его команда, одно слово — и многие из нас были бы «обезврежены», изолированы и даже уничтожены, ведь велся по существу и форме заговор против главы правительства, а чем это кончается, хорошо известно. Но, несмотря на наличие сигналов и даже явных фактов «политической интриги и прямого заговора», на сей раз Хрущев проявил излишнюю доверчивость, притупил бдительность и остроту. Он очень верил в свой авторитет, доверился всякой лести и признаниям в верности ему. В подтверждение этому можно привести немало фактов. Один из них — мой разговор с Подгорным в Киеве.

Возвращаясь из Венгрии или Болгарии (это было уже накануне октябрьского Пленума ЦК), Подгорный сделал «вынужденную» посадку в Киеве «из-за погодных условий». Мы с ним встретились наедине ночью и много говорили о сложившейся обстановке. Я проинформировал его по вопросу, с кем из членов ЦК КПСС я встречался и вел беседу в разных формах. Со многими разговор был откровенным, некоторых «прощупывал» — отношение и реакция были разные, некоторые терялись и отвечали на вопрос что-то не совсем внятное. С некоторыми товарищами я просто опасался вести разговоры на эту тему, об этом я и сказал Подгорному. Он мне в ответ сказал: «Будь осторожным». Впоследствии я убедился, что опасения были небезосновательными. Н. В. Подгорный проинформировал меня о проводимой работе по «делу» и тут же сказал, что из некоторых источников известно, что многие члены и кандидаты президиума занимают не твердую позицию, а довольно шаткую и опасную, что кое-кого даже пришлось предупредить об «ответственности» за возможные последствия, разглашения или выдачу сведений по «делу».

Суслов, Косыгин и некоторые другие занимали «осторожно-выжидательную» позицию, при этом ссылались на большой авторитет Хрущева в партии и народе и на то, как все это может отразиться на внешней политике и наших внутренних делах. Подавались голоса (Суслов): «А не вызовет ли это раскола в партии или даже гражданской войны?» Многие спрашивают, какую позицию занимает Украина, к этому времени я еще не имел разговора со всеми членами Президиума ЦК КПУ, в том числе и с Д. С. Коротченко, который долгое время в Москве и на Украине работал вместе с Хрущевым.

Позиция Коротченко была нам немного ясна, но все же некоторые вопросы вызывали настороженность. Поэтому Брежнев и Подгорный настоятельно «требовали» переговорить с ним и их проинформировать. У меня состоялся обстоятельный разговор с Коротченко, я шел на определенный риск — открыть ему все карты наших действий. Он немного подумал, очевидно, все взвешивал, а затем сказал: «Я Никиту знаю давно, он хороший организатор, преданный коммунист, но, очевидно, на этом посту он зарвался — считает, что он уже «вождь». Много натворил политических «ляпов», организационной неразберихи в нашей партии. Очевидно, будет лучше для него и для партии, когда он уйдет с этого поста, да и должности первого секретаря и предсовмина надо разделить. В 70 лет трудно руководить и управлять таким государством, как наша страна, да еще со старческим характером Никиты». После этого я прямо спросил: «Демьян Сергеевич, что мне передать Брежневу и Подгорному?» Он ответил: «Передай, что я с вами и, если нужно, могу по этому вопросу выступить где угодно». Содержание этого разговора мной было передано в Москву.