Бастард. Сын короля Ричарда - Игорь Ковальчук

— …Не стоит, друг мой, — говорил Ричард, и то, что любезность его была притворна, заметил даже Дик. — Право, это дело семейное. С Танкредом я разберусь и сам, но Иерусалим — дело куда как более важное. И главное — почетное. Охота ли королю Французскому участвовать в мелких дрязгах?!

"Ничего себе мелкие дрязги!" — было написано у Филиппа на лице. И Дик с готовностью согласился бы с французом. Две Сицилии — это немало, и следует проследить за тем, чтоб столь жирный кусок не проглотил кто не надо.

— Mon cousin, разве я оставлю вас одного в таком щекотливом деле? — ответил Филипп-Август. — Зловредный бастард должен быть устранен, и это смогут сделать разом мои и твои войска.

На правах телохранителя корнуоллец с каменным лицом потеснил воинов английского правителя, встал за плечом своего суверена и сделал вид, что не слушает и не слышит. На самом деле ему был очень интересен финал беседы, да и ход ее — тоже.

— Благодарю тебя, друг мой, — проговорил, улыбаясь, Ричард, но из-за улыбки упрямо выглядывала злоба.

Видя подобострастие сановников и зная, что войск у де Лечче меньше, чем нужно, чтоб вести войну даже против одного из королей, Плантагенет предпочитал совершить все задуманное сам. Он хотел, чтоб Филипп-Август не мешал ему распоряжаться Двумя Сицилиями по своей прихоти. Король Франции желал того же для себя.

Они обменивались любезностями, прикрывая ими свои истинные желания и устремления, и воздух между ними, казалось, потрескивает от напряжения. Ричард настаивал, упирая на то, что его дело с Танкредом — сугубо семейное. Он не мог похвастаться изобретательностью или богатой аргументацией, но упорства ему было не занимать. В конце концов Филипп, уставший повторять одно и то же разными словами, согласился. Король Французский не любил спорить, особенно тогда, когда чувствовал, что его попросту не слушают. Но выраженному публично согласию надо следовать… Он отступил и наклонился к своему коннетаблю. Дик стоял близко и, обладая острым слухом, разобрал предназначенные не ему распоряжения.

— Прикажи готовить корабли, — шепнул Филипп. — Пусть воины поднимаются на борт, но без лошадей. Выйдете из гавани, а затем вернетесь. Сообщишь всем, что помешал ветер.

Коннетабль поклонился и отправился выполнять. Корнуоллец на всякий случай подавил рвущуюся улыбку, хотя ее и так никто бы не углядел под шлемом. Молодой рыцарь поспешил за королем, довольным одержанной дипломатической победой, туда, куда конюхи подводили сведенных по широким сходням скакунов. Среди животных, все еще нервничающих от близости воды и обилия чужих запахов, был и конь Дика. Король благосклонно отнесся к тому, что корнуоллец поспешил пристроить своего скакуна рядом со свирепым черным жеребцом, укрытым попоной с вышитыми геральдическими львами. Также Ричард не возражал против присутствия в его свите Серпианы.

— Красивая женщина украшает собой общество, — неостроумно изрек он.

Кавалькада прошла по улицам Мессины, разгоняя с дороги людей. Молодой рыцарь смотрел по сторонам лишь затем, чтоб не пропустить блеск металла в руках какого-нибудь фанатика, способного угрожать жизни и здоровью короля. Но, разумеется, он не мог не заметить, как сильно отличается сицилийский город от любого английского. Улочки — то широкие, годные под ярмарку, то узкие настолько, что конный, проезжая по ней, коленями задевал противоположные стены, — были вымощены крупным булыжником и выбелены солнцем. Дерева на Сицилии всегда ощущался сильный недостаток, камня имелось в избытке, потому-то почти все дома возводились из камня, поверху отштукатуренного глиной. Дик никогда прежде не бывал на Востоке, не видал тамошних городов, но слышал рассказы и решил, что, видимо, так они и выглядят — ни одного окошка не выходит на улицу, только во дворы, большие площади изобилуют темными и низенькими лавками, и пахнет чем-то пряным и сладким.

Через западные ворота король и его свита выехали из Мессины. По обе стороны дороги потянулись деревца, припорошенные пылью, кажущиеся темными и заморенными. Природа Сицилии, с одной стороны щедрая и обильная, частенько бывала сурова — солнце опаляло траву до желта, прокаливало землю, если не подоспевал дождь. Быть может, по этой причине Сицилия не менее, чем своим виноградом, пшеницей и оливками, была знаменита также скотом. Зримое свидетельство — мирно пасущиеся отары овец встречались на всем пути от стен города до увитой виноградом с матово-синими, забеленными пылью ягодами, виллы Реджинальда из Мугека.

У закрытых ворот Ричард остановил коня, негодуя, хоть и, по большому счету, напрасно — распахивать створки настежь уже несся целый десяток слуг. Аллея от воротных столбов до беломраморного крыльца была обсажена фруктовыми деревьями, отделана низенькими каменными колоннами, по которым вились растения с крупными, лилиеобразными разноцветными чашечками цветков. Вьюнок, добравшись до капители колонны, перебирался в кроны деревьев, и над аллеей образовалась естественная триумфальная арка, до которой далеко было любой, созданной человеческими руками.

Хозяин поместья уже стоял в дверях, когда король Английский остановил жеребца у ступеней, спустился и сам придержал стремя, пока Ричард спешивался. Король снисходительно поглядывал на лебезящего хозяина виллы. Он уверял, что он никак не ожидал столь неожиданного появления его величества, что государю следовало отправить вперед герольда, дабы все успели подготовить. Своеобразное извинение приняли, после чего Ричард последовал за Реджинальдом, обещавшим накрытый стол и достойный отдых.

Рыцарей и оруженосцев без церемоний отвели на кухню, усадив за огромный стол. Здесь нечего было ожидать изысканных яств вроде яиц, фаршированных соловьиными язычками, но мужчины в них и не нуждались. Слуги, опасливо косясь на рослых длинноволосых англичан, подали желтоватый свежевыпеченных хлеб, оливковое масло первого отжима в широкой миске, овечий сыр и куски напластованного жареного и копченого мяса. Чем тут быть недовольным? Дик обмакивал ломоть в масло и уплетал за обе щеки.

Рядом с ним сидели и более голодные рыцари, которые, как Трагерн, очень тяжело переносили путешествие по морю, даже самое короткое. Серпиана, не последовавшая за королем за почетный стол, хотя хозяин виллы делал ей знаки, с удовольствием лакомилась мясом, поджаренным с кровью и при этом с хрустящей корочкой, болтала ногами, как ребенок, и с увлечением слушала разговоры мужчин.

А о чем могли говорить воины? Ну конечно, о войне. Оказалось, не один корнуоллец такой любопытный, остальные по дороге в гости к Реджинальду из Мугека тоже примеривались к Мессине и пришли к выводу, что брать ее — дело хитрое и непростое.

— Одни эти улочки чего стоят! — твердил Роберт из Саблайля. — Да там младенец с луком остановит с десяток рыцарей.

— Хорош младенец!

— Ну, не младенец…

— Не остановит, — покачал головой Дик. — Улочки слишком извилисты. Нет расстояния, которое можно простреливать. Поставить щит и переть на лучника — и все. Сколько стрел он успеет выпустить, прежде чем его сметут?

— По ногам парочку успеет. Этого хватит.