Дрянь такая! - Ирина Мельникова

— Им сообщили, — глухо сказал Суворов. — Хрусталев звонил. Искали тебя, но я сказал, пока не придешь в себя, я не позволю тебя трогать!

— Спасибо! — прошептала я. — Суворов, ты — замечательный. Без тебя я бы и вовсе пропала!

Он улыбнулся.

— Замечательный дворник, ты это хотела сказать?

— Прости, — я погладила его по руке, — я не хотела тебя обидеть, но ты так резко отказался от меня.

— Я понял, и не сержусь! — Он привлек меня к себе и поцеловал в лоб. — Тебе надо держаться! Пойми, все проходит! Но ты сильная, ты не должна сломаться. Все у тебя будет хорошо! Я уверен!

— Да, если учесть, что теперь я — молодая мама, и к тому же осталась без средств к существованию. Конечно, у меня есть немного денег, продам машину, что-то еще, продержусь, пока найду работу.

— Вот видишь, ты молодчина! Самое главное, не терять присутствие духа!

— Да, я помню… Даже в топоре палача отражается солнца! Я не пропаду… — Я заглянула ему в глаза. — Скажи, киллера задержали?

— Нет, пока! Но Хрусталев сказал, что это дело времени. При прыжке с трансформаторной будки, он, похоже, повредил ногу. Тем более, что у них есть на примете подозреваемые…

— Где сейчас Сережа?

— В морге. Я узнавал, его только завтра можно будет забрать. У тебя есть кто-то, кто поможет тебе с похоронами?

— Есть! Я думаю, комбинат не откажет. — Я снова посмотрела на папку, затем на Суворова. — Саша, ты не смог бы оставить у себя эти бумаги. Сережа просил не отдавать их в руки милиции. Он заверил меня, что там нет криминала, но они должны попасть в руки нужных людей. Пойми, я не могу их вынести отсюда. Вдруг люди Хрусталева наблюдают за мной, или те, кто за этими бумагами охотился.

— Ты считаешь, что твоего мужа убили из-за этих документов?

— Я даже не сомневаюсь. Сережу ждали… Но кто мог узнать адрес Марины? Я никому его не сдавала. Людмила и та знала только приблизительно, что дом на Подольской горе, так здесь этих домов воз и маленькая тележка. К тому же, она сейчас в тюрьме. Или меня выследили, когда я приезжала в первый раз? Те самые парни, которые напали на меня?

— Эти парни оказались обыкновенной шпаной. Любители пить пиво по чужим подъездам, — сказал Суворов. — Участковый пробил по базе ГИБДД номера машины, на которой они уехали, и вычислил их. Если ты напишешь заявление, он разберется с ними по полной программе.

— Плевать мне на них, — махнула я рукой. — Меня больше беспокоит Милехин. Но откуда ему знать, по какой причине я оказалась в этом дворе? Ну, выследил, ну, привязался. Он даже не знал, что я жена Сергея. И вообще, ему-то какой резон охотиться за моим мужем? У него свои дела, у Сережи — свои…

— Учти, что этот кто-то хорошо знал, что твой муж вернулся из Москвы. Хрусталев, а у него агентура, уверен, работает, будь здоров, и то ждал его только сегодня вечером. Скажи, ты говорила кому-то, что твой муж вернулся?

— Я только Римму предупредила…

— По телефону?

— Нет, я забежала к ней перед тем, как поехать сюда, и попросила, чтобы Миша переночевал в нашем доме. Боялась, что Таня проснется и испугается.

— И больше никому?

— Никому! — твердо сказала я.

Суворов покачал головой.

Я ужаснулась.

— Думаешь, это Римма? Но это исключено! Понимаешь, исключено !

— Я тебя понимаю, — мягко сказал Суворов, — и все же, кто-то вас сдал. Причем, тут же, как только Сергей появился дома. И киллер устроил себе гнездо на будке еще до вашего приезда… Я не исключаю, что за вашим домом следили не только милиционеры.

Он поднялся на ноги.

— Давай свою папку! Не сомневайся, ее никто не найдет, и я верну ее тебе по первому требованию.

— Спасибо, Саша! — Сказала я. — Что бы я без тебя делала?

— Взаимно! — ответил Суворов и усмехнулся, только я не поняла, почему?

И снова наступила ночь. И я, наконец, осталась одна. Целый день шли люди. Знакомые, и не знакомые мне. Несли цветы и венки, я и Римма принимали соболезнования, нам даже некогда было плакать. А без слез все переносится гораздо хуже, и к концу дня мы ощущали себя измочаленными, словно нас пропустили через жернова. И тут, как никогда, кстати, оказался доктор Ромашов. Он отпаивал нас лекарствами и варил крепкий кофе, отправил детей в город, кормил Редбоя, и выходил с ним погулять, потому что мы запирали его в одной из комнат Римминой половины дома.

За Таней взялась присматривать Зина, которая прилетела из Абхазии. А Леша и Миша (он прямо на глазах вытянулся и повзрослел) вместе носились по городу, заказывали гроб, договаривались с батюшкой об отпевании, решали вопрос с могилой. Заботы и оплату похорон взял на себя комбинат, поэтому все решалось без проблем. Сначала мне позвонил Генеральный директор, затем Председатель совета директоров. Они говорили хорошие слова о Сергее, о том, что он достойный человек, что комбинат лишился отличного специалиста, который не спасовал в трудную минуту, и сделал все, чтобы избежать неприятных последствий…

Все это были общие слова, приятные, конечно, но они ровно ничего мне не говорили, и ничего теперь не значили. И, честно говоря, сейчас мне было не до выяснений, да, думаю, мне бы и не сказали, что это за «неприятные последствия», которые комбинату удалось избежать ценой Сережиной жизни. Правда, выяснилось, что я не в таком уж бедственном положении, как мне казалось раньше. Сереже принадлежало приличное количество акций комбината, что обещало нам стабильный доход. К тому же, руководство клятвенно меня заверило, что оплатит высшее образование детей, и ежемесячно, учитывая заслуги моего мужа, станет выплачивать пособие, которое позволит мне не работать и заниматься воспитанием детей, и это, не считая единовременной выплаты очень приличной суммы…

Я слушала Сережиных начальников и думала, что предпочла бы просить подаяние у храма, но только бы Сережа был жив… И сейчас, оставшись одна, я не находила себе места, вспоминая наш последний разговор, те обидные слова, которые я ему кричала в лицо, ту пощечину, которую ему залепила… На столе передо мной стоял портрет Сережи с черной траурной ленточкой по уголку, горела свеча… Я смотрела на него, а он на меня своими умными, абсолютно живыми глазами и мне, казалось, я слышу его голос: «Держись, Нюша! Пробьемся!»

Я уже твердо для себя решила, что вернусь в газету. Главный редактор сам позвонил мне и сказал, что рад будет взять меня в любое время, когда я того пожелаю. Бывшие коллеги приехали с венком, предлагали помощь, и я подумала, что ошибалась, когда считала, что все меня забыли, и я никому не нужна… Но были и другие, которых я когда-то уважала. Эти тоже звонили, и не раз, но просили об эксклюзивном интервью. В таких случаях, я просто бросала трубку…

Я уже не плакала, словно кто-то перекрыл во мне кран, и только отгоняла от себя видения: испуганные глаза Тани, которая, кажется, так ничего и не поняла. И я страшилась, как она перенесет, когда увидит своего отца в гробу. Миша… Его бледное лицо… Он убежал в лес и там рыдал до исступления, пока его не нашел доктор, не привел домой и не сделал успокаивающий укол. Римма… Она держалась лучше всех. И я весь день не отходила от нее, так мне было легче переносить соболезнования, отвечать на звонки, делать какие-то распоряжения.