Феникс. Служение - Светлана Залата

савр что-то сейчас втолковывал парню, показывая, как правильно отражать удары столь превосходящего по массе противника, как он сам.

Было в этом что-то… искреннее, что ли. Легко было представить ящера, с фырканьем и шипением проходящегося перед строем таких вот молодых оруженосцев, готовых внимать его знаниям и разделять его опыт. А что — не вечно ведь Арджану с чародейкой вместе путешествовать? Хотя он ведь ее телохранитель. Рано или поздно сложит голову в какой-нибудь заварушке…

Впрочем, такова судьба любого воина. И палача тоже. Сколько бы мы не тешили себя местами о доме и уюте — им не суждено сбыться. Хотя… Нет, воин может повесить меч на стену. Скажем, станет савр жить при чьем-нибудь дворце, ремеслами может каким овладеет или и правда будет молодняк учить.

Воин может распрощаться с войной. Палач остается палачом навсегда.

К тому же я сама закрыла перед собой все двери. Совершенно добровольно.

— Вобщем есть у меня одна мысль, Лекса, — Берт наконец пришел к каким-то своим выводам. — Сходи к Мишель Ограм, она живет в доме с желтой кованой оградой, здесь недалеко. У нее отец ювелиром был и зарабатывал неплохо. Наверняка у нее что-то подобное сыщется. Она сама живет скромно, сокровища свои продает изредка, хотя и помочь готова нуждающимся. Когда голод был два года тому, и пока Хранители Леса не вмешались, она несколько драгоценностей продала и за свой счет простую полевую кухню организовала. Замкнутая она, редко выходит из дома, но тебе, думаю, не откажет.

— Мне?

Интересно, почему?

— Тебе. После смерти судьи от твоих рук в городе буча была. Ну и те, кто на погибшего зуб имел, герцога осадили. Тот, не желая большего недовольства и боясь, что следующим его голова слетит, повелел пересмотреть все решения, что суртопоклонник вынес. Ну и Данте Ограма, отца Мишель, и оправдали тогда. Он правда прожил потом недолго, но все же…

Мда. Говорят, у эльфов есть какая-то история про камни, которые, как не разбрасывай, собирать приходится.

Я попрощалась с Бертом, который, кажется, вновь намеревался схлестнуться с Арджаном в попытке взять реванш, и направилась к «Дому с желтой оградой». Благо даже спрашивать не надо было куда идти — приметное здание я запомнила еще когда шла из резиденции герцога к Берту в гости. Было это, благо, недалеко, и риск столкнуться с кем-то из свиты принца тут был минимальным.

Поместье Мишель внутри и снаружи было старым, запущенным и довольно темным. Дверь мне после нескольких ударов старомодным дверным молотком по не менее старомодному диску открыл глубокий старик в простых одеждах, видимо, бывшей у Ограмов кем-то вроде дворецкого.

На удивление, мне даже не понадобилось просить аудиенции с Мишель — старик словно бы меня ждал и без слов пустил в дом. Провел в гостиную и, предложив подождать кофе, ушел куда-то на кухню.

Мишель появилась спустя немало времени. Я уже начала думать, что речь идет о какой-то ошибке и меня с кем-то спутали, и теперь хозяева не знают, как прогнать вооруженную незнакомку с платком на лице, но все же пожилая женщина спустилась в гостиную. Одета она была в вечернее платье, закрытое и довольно элегантное.

Почти сразу старик дворецкий принес нам кофе со сладостями и, бросив странный взгляд на свою госпожу, почти бегом удалился из комнаты.

— Вы можете не скрывать лица, — вместо приветствия проговорила скрипучим голосом Мишель. — Я знаю, кто вы, Служительница. Я давно вас жду. Выпьете со мной кофе?

Я чуть склонила голову, рассматривая старуху. Внимательный, цепкий взгляд глубоких глаз. Внимательный и… обреченный?

Что тут вообще происходит?

Женщина взяла свою чашку, я — свою. Вдохнула аромат, чувствуя в его глубине тонкие, незнакомые нотки…

Выпьешь — умрешь.

Меня нельзя отравить. Но переживания кинжала о моей судьбе льстят.

Я посмотрела на старуху, склонив голову. Отставила чашку.

— Мне редко предлагают кофе с ядом те, кого я даже не знаю.

На лице пожилой аристократки промелькнула целая гамма эмоций. Потом она отставила и свою чашку. Тяжело вздохнула. Оглянулась по сторонам. Сел поудобнее в широком кресле, запрокинула голову…

— Я готова. Не нужно медлить. Только, прошу, один удар, не хочу мучаться.

— Что?

Фитий, дай мне сил… Она безумна? Вроде нет. От безумцев нередко исходил специфический запах… Но тут его не было. Не было и запаха тьмы, запретной магии и прочих «приятных» ароматов.

— Ты — Служитель Огня и погибель для всех, преступивших закон. Даже судья, сам выносящий приговоры, для тебя никто перед лицом истинного правосудия, — говорила старуха все еще сидя в нелепой позе, хоть и пыталась на меня посматривать как могла. — И я знала, что ты придешь за моей жизнью, которой мне платить за мои прегрешения.

О Владыки! Я же не жрец, чтобы мне каялись во всех грехах…

— Давайте повременим с казнью, — дипломатично заметила я, — у меня есть вопросы. Например, зачем вы меня сначала впустили, а потом попытались отравить… что, кстати, подмешав?

— Черный корень, — с готовностью признала старуха, садясь чуть ровнее.

О как. Огонь бы справился, но больно бы было…

Я предупреждал.

— И зачем? Или раскаянье, или покушение на палача, разве нет? Зачем все сразу?

Старуха, кажется, сбрендила. Но достать черный корень…Сильно. Смертельная штука, кстати.

— Я — раба Владык и грешна, — с готовностью призналась владелица дома. — Я желала облегчить жизнь отцу и себе — и отправила его на Дорогу раньше срока. И я знала, что кара меня настигнет, что та, кто убивает убийц, придет в мой дом. Но всем разумным хочется жить — и я, пусть и слаба, но не исключение.

Иными словами, она убедила себя, что я непременно отправлю ее на тот свет, и решила разобраться с проблемой радикально. А когда не удалось — приняла свой удел. Так что ли?

Или кто-то просто хочет избавиться от чувства вины? И это стремление может пригодиться…

Я свела пальцы перед собой, смотря на старуху оценивающим взором.

Фитай, да прости меня, слабую слугу твою.

— Я — Служительница. И я оборвала жизнь недостойного, совершившего много тяжких грехов. Но Владыки не желают, чтобы их дети раньше срока шли на Дорогу. И коли того можно избежать — то того нужно избегать. Есть разная плата за разные грехи. Поведай мне о своих, и я скажу, насколько они тяжки.

Старуха, кажется, понявшая, что прямо сейчас ее без головы не оставят, и вообще может быть казни и не случится, приободрилась и начала рассказывать. Ярко, бурно, со всеми подробностями. Мне оставалось слушать — и направлять изложение в нужное русло.

Отравление отца, после тюрьмы сошедшего с ума