Аристократия в Европе 1815-1914 - Доминик Ливен

Ни один здравомыслящий исследователь не станет отрицать существование аристократии в России или Англии девятнадцатого века. В Пруссии, несомненно, была своя знать, а также рядовое дворянство, однако по отношению к этой стране мы не можем говорить о национальной аристократической элите в том смысле, который привычен для России или Англии. Разумеется, в девятнадцатом веке Пруссия могла блеснуть значительным числом крупных аристократических семей. Они включали в себя Standesherren, после 1800 г. ставших подданными королевства, и силезских магнатов. Лишь немногие аристократические семьи из Восточной Пруссии: Дона, Денхофы, Эйленберги и Лендорфы — с полным правом могли считаться аристократами, также, как и Путбусы из Померании. Что же касается прочих знатных семей Померании и Бранденбурга — Арнимов, Шуленбергов, Шверинов и еще нескольких — то вопрос о том, относятся ли они к истинной аристократии, оставался спорным. Наиболее знатные семьи Пруссии явно не стремились создать единую аристократаческую элиту. Даже если не говорить о католиках, Standesherren протестантского вероисповедания отнюдь не считали, что силезские магнаты, и тем более Эйленберги или Арнимы, являются им ровней. В любом случае, к тому времени, когда прусская аристократия стала осознавать себя таковой, перспектива ее отношений с новым Рейхом вновь стала шаткой.

Именно по этой причине карьеры Standesherren и прочих прусских аристократов в данной книге будут рассмотрены по отдельности. Как и можно было предположить, именно Standesherren, особенно дорожившие своим статусом, выбирали наиболее надежные карьеры. В подавляющем большинстве случаев аристократы протестантского вероисповедания, в том числе и главы семейств, служили в прусской армии. Также поступали и немногочисленные католики, в особенности после 1871 г., хотя они намного чаще предпочитали армии таких государств, как Австрия, Бавария или даже Вюртемберг. Помимо армии и передававшегося по наследству членства в одной (или более) из верхних палат Германии, единственным поприщем, приемлемым для Standesherren и их собратьев, была дипломатия. Браки, заключаемые Standesherren, также отличались большей предсказуемостью и традиционностью, чем браки других европейских аристократов, в том числе и представителей тех выдающихся немецких семейств, которые нельзя было безоговорочно отнести к «высшей знати». Тщетно было бы искать в среде Standsherren примеры неожиданных брачных союзов, подобных тем, какие заключил Хатцфельд, женившийся на японке, или же Гвидо Хенкель фон Доннерсмарк, аристократ и крупнейший промышленник Пруссии, женившийся на женщине, которая успела дважды побывать замужем — за итальянцем и за русским — и дважды получила развод[324].

В таблице 9.4 [Таблица 9.4] представлено семь аристократических семей из Восточной Пруссии, Бранденбурга и Померании, а именно графы Дона, Денхоф, Клейст, Шуленберг, Финк фон Финкенштейн, Арним и Лендорф. В каждом поколении представителей этих семей, родившихся между 1775 и 1875 годами, примерно половина избрала для себя поприще армейского офицера. К ним не относятся те, кто просто выполнял определенные поручения в Ландвере или служил в запасе. Лишь среди представителей семьи Дона в последнем поколении энтузиазм по части военной карьеры явно пошел на убыль. Те же, кто не стал профессиональным военным, зачастую являлись главами семей и управляли крупными поместьями, но при этом некоторые из Fideikomissherren постоянно выполняли различные служебные поручения. Помимо армии, наиболее распространенной сферой деятельности был Ландрат, хотя многие члены семейств Денхоф, Лендорф и в особенности Дона занимали высокие должности при дворе. Учитывая положение этих семейств в Пруссии, не удивительно, что лишь немногие их представители избрали для себя дипломатическую карьеру[325].

[Таблица 9.5]

В противоположность прусской аристократии, среди последней группы представителей нетитулованного дворянства популярность военной карьеры, судя по всему, значительно снизилась. При том, что 45,4 процента представителей этого поколения решили надеть военный мундир — а по современным стандартам это весьма значительный показатель, нельзя сбрасывать со счетов и то, что по сравнению с предыдущим поколением число военных снизилось почти на 20 процентов. Как и можно было ожидать, по сравнению с аристократами нетитулованные дворяне являли собой не только более крупную, но и намного более разнородную социальную группу. К 1815 г. некоторые ответвления этих семей уже не принадлежали к высшему классу, и члены их в большинстве своем занимали довольно незначительные государственные должности. Среди представителей двух последних поколений встречается небольшое количество эмигрантов, и столь же небольшое число людей, занимавшихся частной коммерцией. Намного более значительная часть посвятила себя исключительно управлению собственными земельными угодьями; несколько меньшую группу составляют государственные чиновники. В эту группу входят и Landräte[326], хотя они составляют здесь меньшую часть, чем среди титулованных аристократов. По сравнению с соответствующими группами русского дворянства, здесь намного меньше средних и высших государственных чиновников, и почти нет дипломатов[327].

Богатые аристократы, отпрыски знатных семей, поступая офицерами в наиболее престижные полки гвардейской кавалерии, редко относились к военной службе, как-к профессиональной деятельности. Как правило, прослужив несколько лет в приятном и веселом обществе людей, равных им по положению, они оставляли казармы ради тех занятий и удовольствий, которые предоставляло крупное состояние, доставшееся по наследству. У таких людей не было стимула совершенствоваться в различных аспектах военного искусства или карабкаться вверх по армейской иерархической лестнице. Граф А. А. Игнатьев вспоминает, что в 1890-х годах поступить в кавалергардский полк было все равно, что стать членом престижного модного клуба. Все офицеры прекрасно знали, что расходы их многократно превысят жалованье. Клубная атмосфера усиливалась и благодаря тому, что представители многих семей из поколения в поколение служили в одном и том же полку. Например, отец Игнатьева в прошлом был командиром кавалергардского полка, а сам он появился на свет в полковой казарме. В офицерских собраниях разговоры по большей части вертелись не вокруг профессиональных вопросов, а вокруг светских новостей, там царила атмосфера учтивости, беспечности и терпимости, свойственных благополучию — и действительно, жизнь кавалергардских офицеров не была обременена чрезмерными служебными обязанностями[328].