Как стать маньяком. История жертвы обвинения - Александр Ковальчук

– Первого судью они наверняка подмазали – очень уж звонко он им подпевал (а сам в прошлом уже был под следствием за взяточничество, но выкрутился) и пришлось призвать на помощь прокуратуру. А когда и эти «забуксовали», ничего не оставалось, как только нанять хорошего, как нам казалось, адвоката и продолжать дело в апелляционном суде. Заодно подняли на ноги организацию по защите прав инвалидов.

Правда, апелляционный суд тогда продолжался считанные минуты – зашли три тётки под шестьдесят (впоследствии, когда мы получили на руки решение суда, там не было ни одной их фамилии, ни одной реальной подписи, стояла только пропись «подпись» – и всё!), быстренько перечитали фабулу минувшего процесса и вынесли своё решение: «Апелляционную жалобу отклонить и решение Орджоникидзевского суда оставить без изменений». Одним из оснований своего решения они прописали чёрным по белому, что я, оказывается, до сих пор живу с женой в Крыму. А «хороший» адвокат вообще молчал, хотя мужик больно уж разговорчивый. Но деньги за участие в апелляционном процессе он взять не постеснялся.

Тут «Китаец» прервал Санин монолог:

– А что ты хотел от адвоката? Каждый ведь зарабатывает деньги по-своему.

– Да уж. Как потом оказалось, этот… не знаю даже, как его назвать без мата, одновременно поддерживал связь и с моей сестрёнкой, т. е. доил сразу двух коров. Мне, кстати, пришлось увидеть ещё несколько его клиентов – так вот все они из бывших зэков. Здесь, на свободе, их теснят на каждом шагу вне зависимости от зоновской «классовой принадлежности». Достаётся и «мужикам», и «козлам», и «блатным», и «петухам». Они же наивно пытаются добиться правды. Ну а такие, как «Труффальдино», пользуются этим – наобещают горы справедливости за небольшую в общем-то сумму. Вот бывшие «спецконтингентом» и клюют на эту удочку.

Слава Богу, общение с этими «служителями Фемиды» уже позади. А то ведь потаскался тогда – из зала суда мы с ним направились в канцелярию, написать заявление. Но дверь у нас перед носом закрыли и сказали что-то вроде того, что все сейчас покидают здание. Пошли и мы. А на выходе из суда куча мусоров в обычной форме и в камуфляже. Я тогда ещё подумал, что они проводят какие-то учения. В общем – было весело!

А потом приехал домой, рассказал жене. Она расстроилась, конечно. И чтобы сгладить бушевавший внутри шторм, стала ковыряться в интернете. И вдруг зовёт меня: «Смотри, почему так быстро суд состоялся!». Глянул я на монитор, а там написано, что такого-то числа такого-то года в 9.45 неизвестный позвонил и сообщил о заминировании здания апелляционного суда.

– А у тебя суд в котором часу был назначен? – спросил Китаец.

– В том-то и дело, что моё заседание было назначено на 10.00 и началось почти минута в минуту, т. е. судьи уже были в курсе происходящего. Тем не менее, процесс начали… и быстренько закончили, не став углубляться в тонкости дела. В частности, все приведенные мной доказательства вновь остались без внимания. Пришлось писать кассацию. Дело затянулось… Потом на кассационную жалобу тоже пришёл отрицательный ответ. – Степаныч вздохнул и задумался, мысленно окунувшись в прошлое.

– Но зачем ты судился, если решил вопрос с жильём?

– Во-первых, судился не я – в суд подала моя сестра, а мне оставалось только обороняться. И дом мы приобрели уже многим позже. А во-вторых… понимаешь, Вова, не смог я забыть и простить – каюсь – то, что они сделали со мной в детстве. Я и так не идеал, а после случившегося…

То воспитание, которое в первые годы жизни с настоящей любовью вложили в меня дед с бабой, отец постарался изувечить и преуспел в своих начинаниях. Чего стоили его придирки и избиения по любому поводу! Да и … как бы это тебе объяснить? – когда мы с тобой были в «санатории», никто особенно не задумывался над тем – что мы в действительности сделали. Об этом все знали, конечно, но реальное значение имело только наше сегодняшнее «лицо», т. е. то, что мы умели делать лучше других.

А при выходе за забор мы сразу попадаем в другие рамки, и на нас смотрят с настороженностью уже только потому, что мы были судимы. Впрочем, не зря, надо признаться – очень уж многие из бывших зэков ведут себя неподобающим образом. Хотя… в 21-м веке и несудимые такое вытворяют! – не каждый зэк на такое способен.

Ну, а статья «убийство» и вовсе производит неизгладимое впечатление. И ведь не докажешь ничего! Основная масса – по крайней мере те, кто никогда с этой системой не сталкивался, ведь как считает? – если у тебя имеется судимость, то она доказана. Ведь следствие и суд доказали её в ходе разбирательства, т. к. они исключительно порядочные и отрабатывают зарплату. И, Вован, не маленькую. Особенно в сравнении с моим пособием по инвалидности, получаемым от государства. И попробуй кому-то докажи, что ты ни при чём! Кто поверит, что из трёх имеющихся у меня судимостей только первая была за дело, а остальные две мне дали, как ранее судимому? Кто сейчас поверит, что своё детство – с 9 до 16 лет – я провёл в постоянных побегах из дому, в которых наивно пытался скрыться от побоев…

– Так тебя, мой друг, воспитывали из-под палки? Тогда понятно, почему ты такой злой… – в голосе приятеля послышалась лёгкая ирония.

– Не закусывайся!.. Первые годы моей жизни всё было довольно неплохо. Особенно, когда я жил у деда с бабой. Но когда мне исполнилось 5 лет, меня забрали в город родители. Поначалу и там складывалось нормально, но потом, когда мне было чуть более 8 лет, родилась сестрёнка и нормальная жизнь прекратилась – я был нужен родителям только в качестве вспомогательной помощи: я ходил в магазины, гулял с маленькой сестрёнкой. Что-то вроде Золушки на современный лад. Любая моя инициатива тут же пресекалась папенькой – мол, я ещё слишком мал и ничего не понимаю в этой жизни. Те ростки добра, которые всходили из засеянного дедушкой и бабушкой, безжалостно топтались жутко идейным родителем. Он тогда двумя руками голосовал за Ленина и коммунистическую партию. Которых с такой же лёгкостью впоследствии стал поливать грязью. Отсюда пошло моё неуважение к политике вообще и политиканам в частности.

Но всего заложенного он сломать не смог и что-то человеческое во мне осталось. И всё-таки отец многого добился – вся моя злость, весь негатив, который порой так и брызжет из меня – это результаты родительского «перевоспитания».

Знаешь, говорят, что с годами даже собака становится похожей на своего хозяина. Но я очень надеюсь, что у меня никогда рука не поднимется написать заявление в суд на собственного сына…

– Да, Степаныч, крепко тебя жизнь помяла!

– Извини, Вован, увлёкся я своими переживаниями. Очень уж неприятно, противно было всё это. Хоть я и «выпустил пар» – написал книгу, в которой подробно всё описал, но до сих пор при воспоминании о тех днях в душе всё переворачивается. Впрочем, уже нет ни отца, ни матери – так и ушли, не попрощавшись…

– В смысле?

– А какой тебе ещё нужен смысл? – они ведь настойчиво старались выставить меня идиотом, эдаким маньяком-убивцей. И с того дня, когда сестрёнка набралась наглости и подала в суд с требованием меня выписать, мы больше ни разу не разговаривали. Отца я последний раз слышал в суде, а мать… её даже на суде не было – она полностью доверяла своему мужу. Если он сказал, что сын негодяй – значит, так оно и есть. А собственное мнение… может и было у неё, но она никогда его не показывала. Хотя, нет, вру! Однажды мы всё-таки встретились с ней – у тех самых родственников в Мерефе. Но весь наш разговор тогда состоял из двух фраз: её «Здрасьте», обращённого ко всем и риторического вопроса «Ну как вы там?» ко мне, после чего я ушёл. Ну, а потом… Потом отец постарался основательно облить меня грязью перед моими детьми, на практике применив свои способности идеологического работника.