Слуги правосудия - Энн Леки

Мне, естественно, нужны были перчатки, и, если я собиралась играть роль расточительной богатой туристки, придется купить гораздо больше. Но не успела я слова сказать, хозяйка вынесла рулоны парчи, сатина и бархата десятка цветов. Фиолетового и оранжево-коричневого, трех оттенков зеленого, золотого, бледно-желтого и леденисто-синего, пепельно-серого, темно-красного.

— Эту одежду носить нельзя, — сказала она мне авторитетно, пока ее подчиненная подавала мне чай, почти не показывая отвращения при виде моих обнаженных рук. База сканировала меня и предоставила мерки, так что мне не понадобилось ничего делать. После полулитра чая, двух мучительно-сладких пирожных и дюжины оскорблений я вышла из магазина в оранжево-коричневых пиджаке и брюках, леденисто-белой, тугой рубашке и темно-серых перчатках, столь тонких и мягких, что, надев их, я почти не почувствовала разницы. К счастью, модные фасоны пиджаков и брюк предполагали обилие сборок и складок, что позволяло скрыть мое оружие. Остальное: еще два пиджака и две пары брюк, две пары перчаток, полдюжины рубашек и три пары туфель — будет доставлено в мой отель к тому времени, как я завершу посещение храма, сказала владелица магазина.

Я вышла оттуда и повернула за угол на главную площадь, запруженную в этот час толпой радчааи, которые входили в храм и дворец и выходили из них, посещали чайные (несомненно, дорогие и модные) или просто показывались в правильной компании. Когда я проходила там раньше, направляясь в магазин одежды, люди пялились и перешептывались либо просто приподнимали брови. Теперь же я стала почти незаметной, и лишь время от времени столь же хорошо одетый радчааи опускал взгляд на мой пиджак в поисках знаков фамильной принадлежности, и глаза его, не обнаружив таковых, округлялись от удивления. Или ребенок, ухватившись ручонкой в перчатке за рукав сопровождающего взрослого, поворачивал голову, откровенно уставившись на меня, пока его не проводили мимо и он не терялся из вида.

В храме граждане толпились в очереди за цветами и ладаном, младшие жрецы, юные, почти дети на мой взгляд, подносили корзины и коробки с пополнением. Мне, как вспомогательному компоненту, не положено касаться храмовых приношений или самой делать их. Но здесь этого никто не знает. Я совершила омовение рук в раковине и купила ярких желто-оранжевых цветов и кусок ладана того сорта, который, как я знала, предпочитала лейтенант Оун.

В храме есть место, отведенное для поминовения усопших, и дни, благоприятные для таких приношений. Однако этот день к таковым не относился, и у меня, как у иноземки, не должно быть усопших радчааи, чтобы поминать их в молитвах. Поэтому я прошла в главный зал храма, по которому эхом разнеслись мои шаги. Там стоял Амаат с украшенными драгоценными камнями Эманациями в каждой руке, уже по колено в цветах, — красно-оранжево-желтый холм высотой с мой рост увеличивался на глазах по мере того, как верующие бросали в эту груду все новые и новые цветы. Когда я оказалась впереди толпы, я добавила туда свои, сделала ритуальные жесты и беззвучно помолилась, бросила ладан в коробку, которую, когда она наполнится, опустошат юные жрецы. Это было лишь символом — ладан вернется ко входу, где его снова купят. Если бы весь пожертвованный ладан сжигали, в храме стоял бы такой дым, что дышать было бы нечем. А ведь это обычный, не праздничный день.

Когда я совершала поклонение божеству, рядом со мной появилась капитан корабля в коричневой форме. Она собиралась бросить свои цветы, но замерла и уставилась на меня. Пальцы ее свободной левой руки слегка шевельнулись. Чертами она напомнила мне сотенного капитана Рубран Оск, хотя капитан Рубран была высокой и худой и носила длинные прямые волосы, а эта была ниже ростом и плотного телосложения, с коротко подстриженными волосами. Бросив взгляд на украшения, я убедилась, что она — ее двоюродная сестра, представитель той же ветви того же семейства. Я вспомнила, что Анаандер Мианнаи не могла предсказать, будет ли предана ей капитан Рубран, и не хотела потревожить сеть клиентуры и связей, к которой та принадлежала. Интересно, подумала я, осталось ли это по-прежнему, или клан Оск принял решение в пользу той или иной стороны.

Впрочем, это не имело значения. Капитан все еще смотрела на меня, по-видимому уже получая ответы на свои запросы. База или ее корабль сообщат ей, что я иноземка, и капитан утратит интерес, предположила я. Или нет — если узнает о Сеиварден. Я не стала дожидаться результата, но завершила молитву и начала пробираться среди людей, которые ожидали своей очереди сделать приношения.

По сторонам храма были святилища поменьше. В одном трое взрослых и двое детей стояли вокруг младенца, которого возложили на грудь Аатр — изваяние было сооружено с расчетом на проведение этого ритуала, рука богини обнимала свою часто поминаемую грудь, — надеясь на благоприятную судьбу или, по крайней мере, на некое предзнаменование того, что ожидает дитя в будущем.

Все святилища были прекрасны, сверкая золотом и серебром, стеклом и полированным камнем. Под сводами храма отдавались эхом сотни тихих бесед и молитв. Никакой музыки. Я подумала о почти пустом храме Иккт и о том, как Божественная Иккт рассказывала мне о сотнях давно почивших певцов.

Я провела в храме почти два часа, восхищаясь святилищами второстепенных божеств. Должно быть, он размещался на территории базы, не занятой дворцом. И они, несомненно, соединялись, поскольку Анаандер Мианнаи регулярно исполняла здесь роль жреца, хотя проходы были незаметны.

Я оставила траурное святилище напоследок. Отчасти потому, что эта часть храма наверняка переполнена туристами, а отчасти потому, что понимала: это принесет мне печаль. Оно оказалось больше, чем другие вспомогательные святилища, почти в половину обширного главного зала, там стояли полки и шкафы, переполненные приношениями усопшим. Все это — пища или цветы. Все — из стекла. Стеклянные чайные чашки со стеклянным чаем, над которым поднимается стеклянный пар. Целые холмы изящных стеклянных роз и листьев. Две дюжины различных видов стеклянных фруктов, рыбы и зелени, которые чуть ли не источают призрачный аромат моего ужина предыдущим вечером. Ширпотребные версии этой продукции можно купить в магазинах в стороне от главной площади и поместить в домашнем святилище, посвятив богам или усопшим, но эти артефакты — совсем другие: каждый — тщательно проработанное произведение искусства, на каждом — весьма заметные имена живого жертвователя и покойного получателя, так что каждый посетитель может видеть благочестивую печаль, а также богатство и положение, выставленные напоказ.

Вероятно, у меня достаточно денег, чтобы заказать такое приношение. Но если бы я это сделала, пометив соответствующими именами, это стало бы самым последним, что мне удалось бы сделать. И бесспорно, жрецы отказали бы. Я также размышляла над тем, чтобы послать денег сестре лейтенанта Оун, но это тоже вызвало бы нежелательное любопытство. Может, я могла бы устроить так, чтобы мое имущество отошло ей, после того как я сделаю то, ради чего здесь появилась, но я подозревала, что это невозможно. Тем не менее размышления об этом и о моей роскошной комнате и дорогих, красивых нарядах вызвали чувство вины.

У входа в храм, когда я собиралась выйти на главную площадь, на моем пути возникла солдат. Человек, не вспомогательный компонент. Она поклонилась: