Дети утренней звезды - Алексей Олейников

В руке Сара держала пустой шарик колбы, катала его в пальцах. Ви вздохнула, села рядом на подоконник. Так и есть, правильно она решила, что Сара расстроилась из-за утреннего практикума.

– Да плюнь, у всех случается, – сказала итальянка. – Я с третьего раза смогла. В другой раз вытянешь ты эту vita herbalis…

– Я на ее занятия ходить не буду, – сказала Сара. – Она убивает их.

– Кого? – оторопела Виолетта.

– Растения. Сегодня утром каждый из вас убил ни в чем не повинный цветок. Выдрали из их сердец пламя жизни, и для чего – чтобы заставить плясать этих кукол?

Она с болью указала на марионеток, распятых на лабораторных столах в металлических рамах. Именно здесь утром проходил урок извлечения жизненных соков и витальных субстанций из растительных объектов, как это назвала профессор фон Клеттенберг.

Виолетта была согласна с Сарой – урок был не из легких. Чертовы цветки чуть ли не извивались в тисках экстрактора, а еще надо было состыковать его с переносным тигелем, и все это за какие-то полчаса. Переместить извлеченную субстанцию в марионетку было и того тяжелей, а заставить ее выполнять приказы удалось вообще только Эжену. У остальных куклы корчились и колотились в рамах, как лягушки под током. Но назвать это убийством? Тут Сара явно перегибает палку. Так расстраиваться из-за каких-то корешков…

– Ты видела, что стоит дальше в учебном плане? – спросила Сара. – Работа с живыми объектами. Мы будем пытать и убивать животных. Будем извлекать из них жизнь, снова и снова оживляя эти деревяшки. Зачем, древние боги, зачем, как все это глупо и жестоко. И эта профессорша, она же так никогда не оживит неживое! Это невозможно!

Виолетта вздрогнула, ее что-то царапнуло в словах Сары, но она не могла сообразить что – как всегда, у нее началась страшная аллергия, кожа под браслетом на левой руке невыносимо зудела. Этот зуд сбивал с толку, ни одной мысли не могла додумать.

«У меня непереносимость Сары Дуглас! – с отчаянием подумала Виолетта. – Ну какая от нее может быть опасность? Она же спит как соня в чайнике круглые сутки. Похоже, папин артефакт окончательно выдохся».

В коридоре послышался топот, в дверной проем просунулась рыжая голова.

– Эй, кукушки, вы чего тут расселились? – дружелюбно спросил Хенниг Бранд. После того как Сара вытащила членов его команды, рыжий немец проявлял некоторую симпатию к пятерке «Гамма». До Виолетты доходили слухи, что он подумывал о коалиции. Но это пусть Зорич с Брандом сами решают, будь ее, Скорца, воля, она бы этого поганца на порог не пустила. Бросил двух своих людей на верную смерть и даже не помог!

– Скорца, торопись, там зверушку привезли, как раз по твоей части!

– Ты о чем?

– Вы все прохлопали? – изумился Хенниг. – С утра же мистер Штигель говорил! У нас начинается спецкурс по Магусу.

– Круто! – выдохнула Виолетта. – Ты что, хочешь сказать, что кого-то из Магуса привезли? Реально?

– Живого циркача! Натурально, в клетке, лохматый, страшней перевертыша. Штигель сказал, что мы начнем на нем тренироваться уже завтра. Так ты идешь?!

Раздался тихий треск, Виолетта недоуменно поглядела на Сару. Та сидела с бледным безучастным лицом, как всегда погруженная в какой-то полусон, правую руку отвела в сторону. Ви закусила губу, вскочила. Живой циркач из Магуса?!

– Слушай, я…

– Конечно, беги, – тихо сказала Сара.

Виолетта улыбнулась, побежала к двери, чувствуя, что свою норму сочувствия и дружеской поддержки на сегодня уже выработала.

– Хенниг, погоди, я с тобой!

Обернулась в дверях:

– Сара, ты как?

– Я нагоню, – сказала американка, держа руку за спиной. – Клевая новость.

– Ага! Вот бы это был зверодушец! – Виолетта тряхнула кудряшками, как маленькая девочка, и исчезла за дверью. – До смерти хочу посмотреть, как они превращаются!

Дженни, неловко действуя левой рукой, разожгла переносную горелку на лабораторном столе. Разжала кулак, выронила на огнеупорный поднос горсть окровавленного стекла, в который превратилась колба. Отряхнула ладонь, оттерла ее салфеткой, бросила ее на тот же поднос. Навела раструб горелки, отрегулировала синеватый язычок пламени и принялась плавить стекло. Больше она никому ни одной капли своей крови не отдаст. Рука не болела, она заговорила порезы сразу же. Страшно болело сердце.

Горелка гудела, стекло потрескивало, темнело, душный дымок паленой крови плыл по лаборатории.

– Марко. Арви. Мне страшно, – прошептала она. – Я скоро сорвусь.

На сердце было очень тяжело. И дело было даже не в уроках Катарины Клеттенберг, а в том, что она одна. Да, с ней Лас и Маха, но дед молчит, он спускается в подземелья Венсброу, и голос его звучит все глуше, он почти не похож уже на голос Марко Франчелли, какой-то замогильный глас, в котором почти не разобрать слов. И не подойти ближе – тень Господина Охоты встает над курганами, едва она приближается. Гвин ап Нудд не грозит, не пытается схватить, он ждет ее так, словно уверен, что она сама придет и окунется в его тьму.

Это пугало больше всего. А теперь еще и Арвет пропал. После нападения загадочных паутинных тварей он больше не выходил на Дорогу Снов.

Она совсем одна.

Дневник Виолетты Скорца

«Дела у нас, мои читатели, происходят дивные и пречудные, как написали бы в какой-нибудь старинной летописи. Чем больше я пишу этот дневник, тем больше думаю, что вы его никогда не увидите, мои драгоценные читатели. Я продублировала файлы на двух флешках и телефоне, но все равно сердце у меня не на месте.

Прошло полторы недели, как мы, наивные, глупые и до крайности беспечные идиоты, приехали в «Утреннюю звезду». Мы на середине учебного курса, и, как писал мой великий соотечественник, которым задолбали всех итальянских школьников, мы очутились в сумрачном лесу. Лес, читатели, я вам уже живописала: мрачный, венгерский, с сугробами по горло, в нем полно оборотней-перевертышей, продуктов чьей-то больной фантазии. Подозреваю, что те из нас, кто дотянет до конца курса, смогут вытаскивать и не таких монстров из подвалов своего разума.

Между прочим, уже пятнадцать человек отчислили! Три пятерки сошли с дистанции в полном составе. Первой нас покинула «Ипсилон», они были самыми умными, и смылись после первого же визита на полигон. За ними последовала «Дзэта», у них трое в реанимации с ожогами, двое в местной психушке – нервный срыв. Знаете, из-за чего? Они нарушили ритуал создания голема, потому что у них не было флегмы для стабилизации флогистона. Ну не сумели они ее достать, и украсть не смогли. Решили создавать голема дома, а не в лаборатории, и без присутствия судьи. Вообще это нарушение, профессор должен оценивать также и правильность ритуала, но «Дзэта» решила, что лучше они получат одно штрафное очко, зато будут с големом. Ну, и еще они секретничали, потому что Беренгар не разрешил бы им работать без флегмы! В итоге коттедж разнесло в щепки, а щепки сгорели дотла, так что летом на этом месте даже травы не будет, наверное. А пятерку «Эта» списали за неудачное жульничество. Представляете, эти проныры решили вообще не возиться с созданием голема, а попросту свистнуть его у соседей из «Дельты». Задумано было хитро, они следили за дельтовцами, вычислили, когда те будут проводить ритуал, и хотели вмешаться на финальной стадии, когда созданный голем получает кровавую печать создателя, – вы же помните, что без нее он не будет никого слушаться, да, дорогие читатели? Кровь нужна, чтобы установить симпатическую связь между одушевленным объектом и оператором. Ну и вот, «этовцы» и решили, что кто раньше встал, того и тапки, кто смел, тот и съел, не важно, кто голема сделал, а важно, чья печать на нем стоит. Элегантное решение, кстати, могло получиться. Одна беда – они не знали, что «Дельта» заключила союз с «Альфой», пятеркой Адониса Блэквуда, и когда «этовцы» попытались напасть, Блэквуд их раскатал ровным слоем по поляне. Что не удивительно, видели бы вы Улле Свенсона, это их главная ударная сила. Сей добрый молодец, кажется, из спортзала не вылезает и каждое утро, наверное, яичницу из десяти яиц съедает. Вприкуску с куском сала. Здоровый датский лось!