Афганский полигон - Сергей Кулаков

– Генри, – прошептал перед расставанием Чарли, – берегите себя.

Все-таки он отличный парень, подумал Роман, разглядев в свете фонаря прощальную улыбку старого разведчика.

– И вы себя берегите, Чарли, – прошептал он.

Роман по правому, а Чарли по левому борту двинулись вперед. Через секунду они потеряли друг друга из виду.

Быстро убедившись в том, что в его секторе никого нет, Роман нырнул в один из люков.

Узкий коридор освещался красноватыми аварийными лампочками. В коридоре было тихо, и Роману пришлось ступать как можно осторожнее. Он крался в конец коридора, где блестела дюралевыми заклепками железная дверь.

Распластавшись по стене и выставив «беретту», Роман добрался до двери. Постоял, прислушиваясь к звукам и за дверью, и со стороны палубы. И там, и там было тихо. Вообще-то, какие-то отголоски должны доходить. Рэйв и Линк взяли на себя рубки капитана и Смита, где без шума, даже минимального, не обойдется. Хотя если два Аякса так же воюют, как пытают людей, то все может пройти в полной тишине.

Роман опустил ручку, легонько толкнул люк. Заглянул в открывшуюся щель. Внутри – то же аварийное освещение, остро пахнет смазкой. Какой-то технический отсек.

Можно было уходить, но Роман привык работать чисто. Он открыл дверь шире, вошел в отсек. Так и есть, это владения механика. Панели управления, ведущий вниз, в машинное отделение, трап. И никого.

Роман развернулся, чтобы выйти – и тут ему в щеку вдавился ствол пистолета.

Действуя машинально, он мгновенно отклонился назад и подбил руку с пистолетом вперед, подальше от себя. Одновременно он выстрелил в чье-то темнеющее тело. Тело охнуло и отлетело. Роман рванулся к двери – и тут что-то тяжелое обрушилось ему на голову. Он споткнулся, получил второй удар и потерял сознание.

Пришел он в чувство оттого, что кто-то настойчиво светил фонариком ему в глаза. Роман даже хотел оттолкнуть грубияна, для чего, не открывая глаз, резко выставил руку. Но рука не выставлялась, а затылок пронзила такая боль, что Роман застонал и очнулся окончательно.

Выяснилось, что, во-первых, в глаза ему нарочно никто не светил. Просто в потолке, прямо над ним, горел яркий фонарь. А рука, во-вторых, не выставилась потому, чтобы была прикована к чему-то наручниками. Третьим же, и самым неприятным было то, что рядом с ним вповалку и практически в обнимку лежали два Аякса, и позы их яснее ясного указывали на то, что оба безнадежно мертвы. Присмотревшись, Роман заметил, что Аяксу Теламониду размозжили череп, а на шее Аякса Локрийского зиял страшный, от уха до уха, разрез, похожий на кошмарную ухмылку.

Роман пошевелился, попытался сесть. Руку приковали жестко, малейшее движение причиняло острую боль. Тем не менее Роман кое-как сел, разгоняя плавающие в глазах круги, и тут обнаружились другие подробности его более чем плачевного положения.

Рядом с ним лежала Линда Эдвардс, и тот самый наручник, который держал Романа, вторым концом был прикован к ее руке. Только цепочку от наручников пропустили между труб, извивающихся по полу, что лишало пленников возможности подняться на ноги.

Судя по всему, Линда была жива. Да и зачем было бы ее приковывать к нему мертвую? Но кто-то хорошенько приложился к ней, не считаясь с тем, что она женщина, и Линда находилась в глубоком обмороке.

Итого, из всей группы боеспособным остался только Чарли. Но едва ли имело смысл надеяться на то, что он сумеет в одиночку разоружить команду корабля и освободить пленников. Группа попала в засаду, это было яснее ясного. На корабле находились не двое боевиков, а по меньшей мере десяток. Даже Линду на суше вычислили и нейтрализовали. Крохин оказался верен себе. Он создал иллюзию беззащитности корабля и тем самым без труда заманил группу в ловушку.

Роман снова лег, потому что сидеть было трудно. В голове плыло, его подташнивало, хотелось плюнуть на все и унестись куда-нибудь далеко-далеко. Но уноситься он не имел права. Надо было что-то предпринимать, как-то выбираться из этой западни. Но как выбираться, если голова раскалывается от боли, а рука сдавлена наручниками так, что даже пальцы шевелятся с трудом?

Все, что он мог теперь делать, это лежать, набираться сил и вслушиваться. И ждать. Все-таки кроха надежды на то, что Чарли сумеет вырваться и привести подмогу хотя бы в лице местной полиции, оставалась.

Он покосился на Аяксов. Стратеги хреновы. Говорил же им, что Крохина надо опасаться, как огня. Предлагал запросить помощи у своих. Сдвоенными силами и разведку провели бы лучше, и на корабле не оплошали бы. Нет, куда там. Думали, раз в Афгане им покатило, то и здесь все пройдет в лучшем виде. А того не поняли, что в Афгане за них всю основную работу сделал дядя Рома. И вместо того, чтобы прислушаться к его советам, все решили сами. И вот результат.

От злости голова стала болеть меньше. Роман снова сел, принялся шарить вокруг себя свободной рукой, пытаясь отыскать кусочек проволоки, которым можно было бы попытаться отомкнуть наручники.

Но пол был удручающе чист.

От некого подобия деятельности мысли несколько прояснились. Роман уже понял, что находятся они в одном их трюмных отсеков. Местечко было глухое донельзя. Вроде вот он, порт, и шумящий радостью победы город. А поди до них доберись. Стенка корабельная не так уж чтобы очень толстая, но стальная. Лбом не протаранишь. Опять же, наручники и железные трубы. Рваться – бесполезно, только руку себе искалечишь. Приходилось сидеть и ждать.

Послышался топот ног. В отсек кто-то спускался. Судя по всему, несколько человек.

Роман лег, закрыл глаза. Решил сделать вид, что он все еще без сознания.

Пол задрожал под чьими-то ногами, что-то тяжело рухнуло возле Романа. Он почувствовал, как ему на лицо брызнуло теплым.

– Вставайте, капитан Морозов, – послышался хорошо знакомый голос, – не заставляйте прибегать моих людей к шлепанью вас по щекам. Это может стоить вам сломанной челюсти.

Роман открыл глаза, сел. Возле него кулем лежал Чарли. Это его труп швырнули на пол, и кровь из раздробленного виска забрызгала лицо Романа.

Он отер свободной рукой лоб и щеки, перевел взгляд на стоящего перед ним Смита. Парика и очков не было. Волосы короткие и темные, глаза – светло-карие. Форма глаз немного изменилась, но выражение осталось тем же – нагловато-победительным.

– Старичок попался прыткий, – пожаловался Крохин, он же Смит. – Засел в дальней каюте, еле выкурили.

Говорил он по-русски, громко и уверенно, и интонации были доверительные, почти дружеские. Казалось, он продолжает прерванный час назад задушевный разговор.

Крохин обернулся к своим людям, сказал им на фарси, чтобы подождали его наверху. И добавил, что через пять минут они уходят.

«Пять минут, – отметил Роман. – Только пять минут».

– Ну, здравствуй, капитан, – сказал Крохин, садясь на один из ящиков. – Хоть ты и не поверишь, но я рад тебя видеть.