Хорошо быть богом - Дмитрий Смекалин

Боня создал шарик света, чтоб дорогу освещал, но глаза не слепил. Сделал он это исключительно для Улдуз, у самого ночное зрение прекрасное, да и призракам, похоже, что день, что ночь — все едино.

Пошли они, как и следовало ожидать, к дворцовому комплексу и новому храму. Только Улдуз повела их кругами — мимо центрального базара. Что она там хотела показать, Боня не понял. То, что восточные базары работают по ночам, — сказка для туристов. Боня когда-то сам в этом убедился в Ташкенте на Алайском базаре, который якобы работает круглосуточно. Ну да, попасть туда можно в любое время, на ночь ряды не запираются. Только продавцов нет.

Впрочем, Туракина собралась наведаться на базар попозже, днем. Конечно, новые наряды надеть она не сможет, но надо же за модой следить!

Храм на центральной площади оказался заперт. Призраки прошли сквозь стену — посмотреть, а Боня с Улдуз остались снаружи. В самом храме Боня уже был, ничего интересного там не обнаружил, а ломать двери просто для того, чтобы составить призракам копанию, счел излишним. Почти сразу же рядом с ними нарисовался патруль, но его начальник, видимо, Боню узнал, так как его грозный окрик так и оборвался на первом же звуке. А тут еще и Иситай из стены храма вылез и к ним подлетел. Патрульные развернулись и на полной скорости помчались во дворец.

— Не понравился мне этот храм, — мрачно сообщил Иситай. — Магии в нем ноль, а вот все изображения богов и героев народа хифчаков на кусочки побиты и посреди храма сложены. Ашин-Эди как увидел, бушевать начал. Сейчас носится, ищет, кому голову оторвать. Так что я лучше с вами тут постою.

— Наверное, когда Сартек вчера всех почитателей духов предков в старый храм увел, жрецы бога хумов этот храм к рукам и прибрали, — догадался Боня. — А они только своего бога признают, остальных нечистью считают, вот и провели небось торжественное очищение храма. Выходит, этим вечером народ не только в вашем храме, но и в этом гулял. Хорошо хоть разошлись уже.

— Ты только Ашину про нечисть не говори, — попросил Иситай. — Он тут весь город разнесет.

— И разнесу! — раздалось из храма. — Думаете, раз меня не видно, то я и не слышу?! А я все слышу! А ну, мои верные нукеры! Пойдемте-ка местному хану мозги прочищать!

В этот момент из дворца снова показался давешний патруль, только теперь в сопровождении невысокого толстяка в переливающемся золотом халате с пуговицами из драгоценных камней. Толстячок прямо с середины пандуса начал говорить хорошо поставленным голосом о том, что великий хан требует пред свои очи алыма («знающего»), Боней именуемого, с сотоварищами, от которых в городе такое смущение умов и беспокойство происходят. Видимо, он хотел добавить что-нибудь типа: «На суд и расправу», но не успел. Ашин-Эди, издав дикий вопль, переходящий с рева на инфразвук, выхватил откуда-то призрачный меч и рванул во дворец прямо сквозь осевшего на пятую точку толстяка и ошеломленных стражников. Его нукеры, выставив такие же призрачные пики, ломанулись следом. И если крик Ашина просто пугал окружающих, то они своим боевым кличем просто сметали всех, кто стоял на пути. Туракина, Иситай и Ат-Буалдыр солидно пошли следом. Боня, поддерживая явно перепугавшуюся Улдуз, — тоже.

Прорыв во дворец со стороны, наверное, выглядел довольно эффектно, но вот внутри оценить его оказалось некому. И сам великий хан, и его советники находились в состоянии полного упития, валяясь в обнимку с чашами на подушках на почетном помосте. Хан Гулюк все-таки сконцентрировал мутные глаза на призраках, пару раз моргнул и изрек в пространство:

— Асаба, запомни! Сливовой циньской настойки больше не наливать!

Видя такую непочтительность, Ашин-Эди увеличился в размерах до потолка и три раза приложил хана электрическим разрядом.

— Ты как с предком разговариваешь, недостойный! Перед тобой сам Ашин-Эди!

Хан усилием воли на пару минут протрезвел.

— Значит, все-таки правду мне Сейтан-Мулюк доложил, — пробормотал он, после чего повернулся к Боне. — Недооценил я тебя, деус… Но теперь разговор серьезный будет. Только завтра. Сам приду… А ты пока этих, как их там, духов предков уйми. С ними тоже завтра говорить буду. С папашей твоим, Улдуз, у меня отдельный разговор будет, а может, и с тобой!

Хан недобро сверкнул глазами, и Улдуз вся как-то сжалась и поникла. Боня с трудом сдержал раздражение.

— Зря ты меня сейчас звал, хан, — сказал он. — Смотри, чтобы завтра трезвым пришел, а не то я тебя магией лечить буду! И вылечу, между прочим!

Потом подумал и добавил уже более мирным тоном:

— Джамкуна тоже не забудь приказать принести. Его и вправду вылечить не мешало бы. — Боня повернулся к призракам. — Почтенный Ашин-Эди, видишь, некому тут тебя сегодня приветствовать. Все упились до невменяемости. Завтра проспятся — сами пожалуют, а сейчас пойдем отсюда. Если хочешь, ты лучше Ат-Буалдыра разомни, на реку съездите, в степь наведайтесь. Мановое облако тут уже далеко распространилось.

Как бы подтверждая Бонины слова, призрачный конь радостно заржал. Ашин чуть поколебался, но потом резко вскочил в седло, гикнул и исчез прямо сквозь стену. Нукеры толпой рванули за ним. Остальные просто вышли. Боня продублировал распоряжение насчет Джамкуна так и сидевшему на земле толстячку, после чего вся компания направилась в старый город.

Иситай и Туракина пошли в храм, обещав проверить, как идут дела у жрецов. А вот Улдуз возвращаться в свою юрту отказалась категорически, сказав, что боится оставаться одна после слов хана. Пришлось вести ее к себе в шатер. Боня уступил ей свою секцию, но оставаться там сам не рискнул, вернулся к Свете, еще раз придирчиво осмотрел ее шею на предмет травм, ничего не увидел, будить не стал, а уселся на коврик думать о завтрашних делах.

— Действуем без пыли и шума, согласно вновь утвержденному плану, — пробормотал Боня. — Так, кажется, в «Бриллиантовой руке» Лелик-Папанов говорил?

Первым пунктом плана была организация приема великого хана. В том, что Гулюк придет, Боня не сомневался. Кормить хана одними разговорами как-то негостеприимно будет. Чем-нибудь угостить нужно.

Боня стал перебирать в уме сколько-нибудь интересные рецепты. Готовить он в принципе умел (в Москве один жил, пришлось научиться) и даже любил (в смысле — вкусно поесть, так что иногда ради этого мог и перетерпеть долгую готовку), но сейчас был не тот случай. О точном времени прихода гостей можно было только гадать, а самому бегать при хане с поварешкой несолидно. Понадеялся на то, что о его команде в городе уже всем известно и появление магических существ на базаре паники не вызовет, позвал гаргулий и стал ставить им задачу.

В качестве приготовляемого блюда Боня, вспомнив о том, в каком состоянии хан был ночью, выбрал мудрый борщ — любимое блюдо запорожских казаков времен разгульных застолий на Сечи. «Мудрым» этот борщ назывался потому, что, похлебав его с утра, даже у наиболее упившихся накануне казаков прочищались мозги и улучшалось самочувствие. Начинался рецепт со слов: «Взять сто головок чеснока…»