Рыцарь и ведьма - Мэгги Дэвис

– Ты очень хорошенькая, – услышали они его слова, обращенные к Миле.

Вслед за ними к южной дороге направлялись и остальные цыгане верхом на лошадях и мулах.

Жискар повернулся к Идэйн, чрезвычайно удивленный.

– Благородная девица, мы не можем…

– Нет, все в порядке. Что мы можем сделать? Он нарушил почти все свои обеты, – ответила Идэйн, высвободила ноги из стремян и спрыгнула на землю.

Повозка Милы загромыхала по дороге к морю. Асгард привязал своего коня к задку, а сам сел радом с девушкой, что-то говоря ей очень серьезным тоном.

«Он никогда прежде не говорил так со мной, – подумала цыганка. – Он даже забыл попрощаться со своими спутниками».

Фомор с гиканьем пришпорил своего коня и помчался вслед за цыганами.

– Я вернусь! – донеслось до Идэйн. Идэйн вздохнула. Она и так это знала, он мог бы и не говорить.

Она подошла к королевским рыцарям, чтобы поблагодарить их и пожелать доброго пути. Жискару она отдала свою лошадку и попросила продать ее в Эдинбурге, а вырученные деньги разделить между собой. К ее удивлению, оба рыцаря заплакали.

– О благородная девица, – сказал Жискар, – ты слишком молода и прекрасна, чтобы выбрать сроим уделом монастырь! Не обращай внимания на цыган, которые зовут тебя ведьмой. Они неблагодарный сброд. Хотя я и бедный рыцарь, но…

– Нет, – торопливо ответила Идэйн, боясь продолжения. Бедный славный Жискар! Она не хотела унижать его отказом, что бы он ни предложил ей. – Не беспокойтесь за меня. Я делаю это со всей охотой. Кроме того, монастырь – мой дом. Меня здесь вырастили.

Дени снял свой шлем и проникновенно сказал:

– Позволь нам остаться и прислуживать тебе, потому что мы оба полюбили тебя всем сердцем. – И он снова заплакал.

Силы небесные! Она должна как можно скорее расстаться с ними! Идэйн не представляла, что такие суровые мужчины могут плакать, как дети.

– Что делать добрым сестрам с такими, как вы, красивыми молодыми рыцарями? – нежно пожурила их она. – Вы вызвали бы среди них такое смущение, что они никогда бы от него не оправились.

Идэйн попыталась рассмеяться, чтобы успокоить рыцарей, однако продолжала пятиться к воротам монастыря. Достигнув их, она дернула за веревку, и звуки колокола огласили монастырский двор. На склоне холма под ними Идэйн могла различить повозки цыган, направлявшихся к морю. За ними следовала повозка с Асгардом и Милой, а чуть дальше ехал Фомор.

Отворила привратница, сестра Констанция. Сначала она открыла маленькое окошечко в воротах, чтобы узнать, кто прибыл.

– Нам сообщили, что ты едешь, – только и сказала она, но Идэйн уловила радость в ее голосе.

Идэйн услышала, как отодвигается крепкий засов. Распахнулись тяжелые деревянные двери.

И Идэйн со вздохом вступила в свою обитель.

Король Англии очень изменился, в этом не было никаких сомнений.

В июле король Генрих принес публичное покаяние по эдикту папы. Он прошествовал босиком, одетый в мешковину, до Вестминстерского собора, чтобы показать глубину своего раскаяния и получить отпущение грехов за свою вину в смерти Томаса Бекета. Несколькими неделями позже Уильям Лев, король Шотландии, был захвачен английскими войсками в Эйлнуорте, и на этом приграничная война закончилась.

Командор отделения тамплиеров в Эдинбурге наблюдал, как король шел через двор замка к Белой башне, направляясь на их встречу, и подумал, что теперь груз грехов больше не давит на королевские плечи. Генрих считал, что все несчастья, сопутствовавшие его правлению, остались в прошлом; убийство архиепископа Бекета, смерть его сына принца Генри, молодого короля-соправителя, не говоря уж о меньшем несчастье – войне с Шотландией.

Но по тому, как выглядел король Генрих, по сутулости его плеч, по тому, каким изможденным; казалось его лицо, можно было судить, что на самом деле это далеко не так.

Конечно, командор считал, что его долг – скорбеть и сочувствовать Генриху Плантагенету, потому что он много перестрадал. Король был искренне привязан к своим непутевым детям, а надменный Бекет был его ближайшим другом. Когда король сболтнул в сердцах о Бекете, то никак не ожидал, и это в общем-то было общепризнанно, что его слова будут восприняты буквально. Но народное мнение по всей Британии было таково, что короля считали в какой-то мере причиной обеих этих трагедий.

Если бы во время одной из своих попоек король Генрих не кричал: «Неужто никто не отомстит за обиды, которые я претерпел от этого смутьяна-попа?» – то четверо из его придворных рыцарей не ринулись бы тотчас в собор убивать архиепископа Бекета. Злые слова короля, произнесенные им в пьяном виде, имели последствия, которым суждено преследовать его всю жизнь.

Что же до смерти его старшего сына, последовавшей в результате болезни, то и тут все были настроены против короля. Было неразумно с его стороны короновать мальчика как соправителя. Никто не ожидал, что король поделится с ним властью. Все прекрасно знали коварство короля Генриха. Старая королева Элинор, имевшая собственное королевство Аквитанию, убедилась в этом на горьком опыте. Теперь она пребывала в заточении бог знает где, а прежние ее владения в Аквитании стали вотчиной Генриха.

И теперь, думал командор, наблюдая, как король в сопровождении эскорта входит в башню, можно надеяться, что хоть какой-то мир и покой снизойдут на душу и сердце этого беспокойного правителя. Но, конечно, из всех злоключений больше всего короля подкосила смерть его старшего сына. Генрих Плантагенет мог пережить потерю Бекета и отчужденность с королевой Элинор, но так и не мог вынести бесконечных наскоков своих мятежных принцев. Однако смерть молодого короля принца Генри ожесточила, иссушила и состарила Генриха Второго.

Командор услышал шаги на лестнице и приготовился встречать гостей. Ему не раз напоминали, что для этой встречи с королем и ее успеха ему должна сопутствовать удача. Его предупреждали, что Генрих стал более непредсказуемым и желчным, чем всегда.

Рыцарь широко распахнул деревянную дверь. Король в изысканном одеянии из красного бархата, отделанном мехом горностая, вошел в анфиладу комнат. За ним следовали несколько цистерианских монахов-писцов и элегантный Джилберт Фолиот, епископ Лондонский и один из главных советников хорош.

Командор тотчас опустился на одно колено и склонил голову. Нечесаный, с воспаленными красными глазами, Генрих прошел мимо него, взял из буфета кувшин с вином и чашу и налил себе. Судя по красноте его лица, король сегодня начал пить рано.

– Что это? – спросил он епископа Лондонского, рухнув на стул. – Тамплиер? Это тот, что обратился к нам с петицией?

Епископ Лондонский склонился к его уху и напомнил:

– Это Жэрве де Бонриво, ваше величество, командор эдинбургского отделения ордена Бедных Рыцарей Храма Соломонова в Эдинбурге. Он смиренно просит вашего внимания в связи с неотложным и важным делом, касающимся одного из братьев этого ордена.