Шаг за грань - Олег Верещагин

В бараке было чисто. Окна забраны решетками, но большие, много света. Кондиционер работал – один, правда. Вдоль стен шли двухъярусные кровати с номерами и именами, между ними стояли тумбочки на четыре ячейки каждая. Посередине – стол с задвинутыми под него длиннющими скамьями. У дальней стены – загородки душа и туалета, по сторонам от входной двери – стойки с разным барахлом. Все прибрано, ощущение такое, что барак просто нежилой.

Но, во-первых, на трех койках Нэйк увидел людей. А во-вторых – навстречу вошедшим офицерам по проходу мимо стола быстро шел…

…Нейк проклял сложнейшим проклятием тех, кто устроил его на эту работу…

…Мальчишке было по счету Сторкада весен десять. Значит, если по земному… по земному… двенадцать лет, кажется. Тощий, в одних широких потрепанных зеленых шортах и босиком, но аккуратный, подтянутый, он вытянулся по стойке «смирно» (не такой, как у сторков, но отчетливо-понятной) и ясно, резко разделяя слова, отрапортовал на сторкадском:

– Господин комендант, русский блок находится на работах! Больных трое. Нарушений нет. Доложил дежурный по блоку Аркадий Ильин, номер сто два.

Мотнув головой, отбросил со лба длинный русый чуб и посмотрел на обоих офицеров спокойно и безразлично. Глаза у него были серые и усталые.

– Как там Иван? – Элья, кивнув дежурному (тот посторонился и скользнул взглядом, в котором на миг появился интерес, по Нэйку – но тут же отвел его и пошел следом за офицерами), подошел к крайнему из лежащих. Веснушчатый мальчишка постарше Аркадия – с забинтованной от щиколотки до колена правой ногой – привстал на локтях. – Лежи. Болит?

– Болит, господин комендант, – буркнул тот, тоже косясь на Нэйка.

– В обед врач посмотрит еще раз… – не сводя глаз с рыжего, Элья сказал чуть повысив голос: – Максим, я думаю, что руки у тебя уже в порядке. И что это нечестно – лежать тут и корчить из себя сопротивленца… а на самом деле ты просто бездельничаешь, прикрываясь высокими словами, пока остальные ползают в грязи.

Худощавый мальчишка с короткими темными волосами, торчащими, как иголки, вскочил с кровати и растерянно посмотрел вокруг. Элья поднял на него глаза и произнес:

– Ненавидеть нас – это одно. А взваливать свою работу на других – таких же, как ты, людей – это несколько иное. Руки прошли?

– Д-да, господин комендант, – тихо сказал парень и опустил глаза.

Элья хмыкнул. Прошелся по бараку туда-сюда (Нэйк ходил следом, изо всех сил стараясь не показать, как он ошарашен и разозлен), потом открыл одну из тумбочек. Посторонился, показывая нутро. Нэйк подошел ближе. Вещей там, конечно, было немного, но на всех четырех ярусах лежали одинаково – аккуратно свернуты, один уголок свисает – красные платки.

– У англосаксов такие же, только зеленые, – сказал Элья. – Их тут никто не носит, потому что считают себя недостойными их носить. Но хранят вот так – напоказ, чтобы мы видели.

Нэйку было плевать на платки, хотя его заинтересовало на миг, что это за штука. Уходя следом за своим счастливым – о, каким же счастливым! – предшественником, он еще раз оглянулся.

Никто из троих мальчишек не смотрел им вслед.

* * *

– А сейчас слушайте внимательно, – Элья пустил в оба высоких стакана шипучие холодные струйки, сделал приглашающий жест и с довольным вздохом откинулся на плетеную спинку кресла. – Контингент, как вы теперь сами убедились, очень специфический. При первой возможности мы его разменяем… но такая возможность не представляется пока, хотя есть на кого и давно пора, вообще-то… Работают они на нас именно на плантациях, потому что помогать в производстве оружия и техники – хотя там намного лучшие условия, а знаний у большинства из них более чем хватает – отказались наотрез даже под угрозой жизни младших и девочек. Даже под угрозой… – Элья помедлил и закончил: – Даже под угрозой пытки. И не только под угрозой… хотя это было не при мне. Теперь о тех двух ошибках… – Элья отхлебнул: – Пейте, пейте, это местная минеральная вода, отличная вещь… Так вот, о двух ошибках, которые вы можете совершить. Первая. Вы можете начать относиться к ним как к представителям низших родов, безродным или вообще покоренным дикарям – именно так, как это распространено среди нашего народа. Но я вас уверяю, Нэйк, это не дикари и даже не сторки низших родов. За такое отношение они платят открытым презрением, скрытыми насмешками, тихим и умелым саботажем или даже устраивают несчастный случай.

– Убивают? – Нэйк не поверил своим ушам.

Элья повел щекой:

– А вы чего ожидали? Это свободные люди, как они сами говорят. Большинство из них вообще – дети дворян из не успевших эвакуироваться дипломатических миссий. Мы разделили многих из них с родителями. И их чувство собственного достоинства только обострилось от того, что они в плену и делают работу, которая вызывает у них отвращение.

– А вторая ошибка? – Нэйк искренне заинтересовался, злость уже прошла.

– Вторая… – Элья поболтал воду в стакане и прямо посмотрел в глаза сменщику. – Вторая в том, что вы можете начать видеть в них сторкадских детей, таких же, как ваши и ваших друзей. Это тем более возможно, что они разительно похожи на нас внешне, а по реакциям и воспитанию – почти неотличимы от детей хороших родов. Но и это тоже ошибка. Вы создадите им постепенно курортный режим, особенно младшим, перестанете выполнять план – и пойдете под трибунал. А они все равно не оценят вашей доброты. Мы для них – враги, и это непреложно.

– Если я вас правильно понял… – Нэйк говорил медленно, оценивая свои слова, – …то правильно будет относиться к ним, как к честным пленным, честно взятым в честной битве? Вроде наших битв времен Радужного Неба?

Но я ввысь иду красиво —

Да пребудет с нами Сила!

Сильный Враг —

Он не ударит со спины… —

процитировал Нэйк старинную песню.

Элья медленно склонил голову:

– Вы совершенно точно уловили мою мысль, фантор Нэйк. Помните эти платки? Так вот: это знак принадлежности к полувоенному молодежному ордену. Запомните: они их не носят. И – не прячут. Помните это всегда. Это полезно. Очень и очень полезно.

* * *

– Свободны! – закончив перекличку, скомандовал дежурный конвоя, и плотный строй, сломавшись, начал растекаться на два ручейка, направившиеся к баракам. Около других – девчачьих и для малышни – старших терпеливо ждали, но туда они заглянут потом, пока надо было отдохнуть. И, хотя среди младших и девчонок, раньше окончивших работу, у тех, кто вернулся с полей, были братья, сестры и подружки, никто не окликнул старших ребят – ясно было, что в первую очередь они нуждаются в отдыхе…

…Олег улегся на кровать с удовольствием. После рабочего… точнее – рабского дня кровать становилась мечтой. Двенадцать часов монотонной тупой работы, пусть и с перерывом, в теплой грязи, под солнцем и при осознании того, что работаешь подневольно – именно то, что противопоказано землянину любого возраста по целой дюжине причин, и чисто физических, и моральных. Он вздохнул, лениво, но в то же время внимательно осмотрел блок. Кое-кто еще толокся у душевой загородки, большинство разошлись по кроватям или уселись у стола – чем-то занять руки, голову и язык. Колька устроился на своей кровати, перебирал струны самодельных гуслей и напевал: