У времени в плену. Колос мечты - Санда Лесня

их в горы. И ежели он спросит, куда это они направляются, то мы скажем, что проводим учения. Только бы кончилась свадьба и убрались запорожцы к себе домой, а мы уж все обделаем, — сказал великий спафарий.

Веселились гости, кружились в молдавской хоре. Пускались в огненную казачью присядку полковники Тимуша да так, что под их подошвами трещали и стонали половицы. А в это время по дорогам скакали гонцы логофета с грамотами, спрятанными в голенищах сапог.

Около полуночи поднялся Тимуш и сказал:

— Без красавицы жены моей веселье — не веселье...

Во дворе молодых ожидала золоченая карета, запряженная шестеркой. Вышел воевода с гостями, чтоб проводить новобрачных в монастырь Фрумоаса. Подружки окружили их широким кольцом и, раскачиваясь на ходу, пели:

«Плачет мать, плачет сестра,

Льются слезы у отца,

Плачут яблони в саду,

Плачут листья на ветру.

Дом невеста покидает,

Покидает — забывает!»

Господарыня вытерла свое мокрое от слез лицо. Воевода обнял молодых и пожелал им счастья. Загикали, захлопали бичами подпрыгивающие в седлах шаферы, и карета тронулась. Гости же вернулись к столам и продолжали пировать и веселиться еще три дня и три ночи. Потом бояре пригласили полковников в рыдваны и повезли показывать свои имения. Запорожцы поражались красоте Молдавской Земли.

— Ежели бы и на нашей Украине были бы такие горы...

Спустя неделю, проведенную при дворе в пирах и веселье, Тимуш сказал воеводе:

— Премного благодарны пану воеводе и уважаемому тестю нашему за прием. Мы б еще погуляли, но ждет нас батько в Гусятине.

— Пусть будет так, как ты считаешь, зятюшка. С моей стороны препятствия не будет, хоть и хочется, чтоб праздник не кончался.

Стояло туманное утро, какое бывает в начале осени, когда вереница возов с приданым княжны, окруженная запорожцами, двинулась в путь. В золоченую карету, в которой ехали молодожены, была впряжена восьмерка белых лошадей. Провожать их поехали и господарыня с воеводой и вся боярская свита. Обнялись и молодые с родителями, и бояре с полковниками и по украинскому обычаю трижды поцеловались. Лишь тогда почувствовала княжна, что расстается с родителями. Рыдая, словно дитя малое, припала она к груди государыни.

— Тяжко на сердце у меня, матушка! — простонала она.

Господарыня гладила ее, шепча сквозь слезы:

— Не плачь, княжна, дитя мое любимое. Мы вскоре увидимся. Наши земли рядом находятся. Когда стоскуешься, тогда и приезжай к нам.

Карета переехала через мост и растворилась в тумане. Воевода еще постоял какое-то время, затем сел в карету и возвратился ко двору. После такой суеты и веселья двор выглядел пустынным. Пустынно было и на сердце воеводы. Уехала и самая любимая дочь его.

Прежде чем переправиться через Днестр, княжна вышла из кареты и, взяв горсть земли, завязала ее в шелковый платок.

Подле Гусятина навстречу им выехал гетман Хмельницкий со своими сотниками и есаулами и всем конным войском. Спешился отважный гетман и приблизился к карете, говоря нарочито громко:

— Ну-ка поглядим и мы, какой цветок привез нам сотник Тимош в невестки.

Руксанда вышла из кареты и преклонила перед свекром колена. Гетман поднял ее, как перышко, и поцеловал в зардевшиеся щеки.

— Боже ж мой, голубушка невестка! Перед такой красой в пору мне становиться на колени!

Тимуш с гордостью прикоснулся к едва пробившимся усам.

— Теперь-то я понимаю, — продолжал гетман, — почему не хотел воевода отдавать нам эту жемчужину бесценную. Грешит наш сват скуповатостью.

— Вот чего бы не сказал, Богдане, — покачал головой полковник Хлух. — Больно уж много потратил воевода на свадьбу и на дары. И пир такой закатил, каких мир не видывал...

— Скажи-ка лучше, Иосиф, — подмигнул Дорошенко, — как ты на пиру ел той маленькой вилкой?

Все вопросительно посмотрели на Хлуха, зная, что он за словом в карман не полезет.

— Ну как ел? Как все! Гляжу, что те бояре втыкают ту вилку в мясо и так и подносят ко рту, как бы руки не замуслить. Ну, думаю, знать таково у них поветрие, и сам втыкаю вилку в мясо. Кручу ее так, кручу этак, а в рот засунуть не получается. Но я не сдаюся... Весь рот себе продырявил! — горестно махнул рукой Хлух.

— Еще счастье, что не проглотил ее! — рассмеялся гетман. — Не то она тебе и кишки продырявила бы.

Полковники надрывались от хохота.

Хмельницкий взял княжну за руку и, подняв в воздух свою золотую булаву, крикнул громовым голосом:

— Запорожцы! Возвратился сынок наш сотник Тимоша со супругой из дружественной нам Земли Молдавии!

— Хай живэ сотник Тимоша! — хором ответили запорожцы и голоса их отозвались далеко в степи.

— Слазь с коней, хлопцы! — приказал гетман.

Все войско спешилось. Стояли запорожцы подле своих коней и изумленными глазами глядели на княжну, которую вел перед ними гетман.

— Гарну жинку взял себе сотник Тимуш? Что скажете?

— Гарну! Дюже гарну!

Тимош какое-то время шел за ними, потом сердито буркнул:

— Подумают запорожцы, что вышла замуж за тебя, батько!

— Ну и что, ежели подумают? Так уж не подошла бы мне такая женушка, молоденькая и красивая? — огладил свои усы гетман.

Обернувшись к Вихровскому, приказал:

— Выдать каждому запорожцу по штофу горилки и заколоть воловье стадо, что угнали с пастбищ Калиновского. Будем все веселиться! И Молдавия будет с нами!

В Гусятине устроили великое застолье. Встал гетман и поднял чашу в честь молодых.

— Много препон возникало на пути объединения домов наших, однако, слава всевышнему, всех их мы устранили назло врагам, что сегодня сидят и с досады зубами клацают. Молдавия, что соседкой нам является, союзницей нашей станет. Так пусть живет братство между нашими державами! Пью за счастье молодых супругов! Многая лета!

— Многая! Многая! Многая!..

— И чтобы у них место для жительства счастливого было, даруем молодым крепость Рашков!

Чокнулись гости чашами и выпили горькую, как полынь, горилку.

— Гетман! Батько! — прибежал вдруг какой-то казак. — Глянь-ка на небо, батько!

Все