Кросс на 700 километров - Инна Тронина

А кто лучше вокзальных бомжей знал ходы, дырки, лазейки, канавы? Нужно было только принести бродягам поесть и выпить. А после сесть рядом, не показывая ни брезгливости, ни презрения, ни страха. Сказать, что уважаешь их самих, их выбор, их «волю». И уж ни в коем случае не стыдить их, не агитировать, не запугивать. И если всё происходило именно так, вокзальная братия проявляла свои лучшие качества — помогала, советовала, договаривалась о купе в отцепленных вагонах, о возможности заработать, о способах укрыться, в случае чего, от милиции.

На вещевом рынке Зеленограда Алиса и Денис купили себе новую одежду, в том числе и кроссовки — старая обувь развалилась вчистую. Выбрали прочную сумку из клеёнки, так называемую «расчленёнку», одинаково популярную у «челноков» и у бандитов. Свою кличку и недобрую репутацию сумка приобрела потому, что убийцы частенько перевозили в них разделанные на части тела жертв, и кровь не просачивалась наружу.

До сегодняшнего дня всё шло более-менее нормально. На девушку и мальчика, одетых во всё тёмное и немаркое, никто на вокзале не обращал внимания. Кругом бегали такие же люди — в джинсах, кроссовках, куртках, и с сумками. Поскольку все, как правило, отоваривались на вещевых рынках, питерцы из толпы ничем не выделялись. Только, в отличие от других, идти им с вокзала было некуда.

Но, как выяснилось в скором времени, не одни они были вынуждены коротать дни и ночи на перронах, в залах ожидания и в поясе отчуждения железной дороги. Алиса и Денис через неделю должны были навсегда исчезнуть с Комсомольской площади. А нынешние их товарищи и соседи или уже позабыли о нормальной жизни, или просто не знали её. Многие из них родились на трубах теплотрасс и у костров, в палатках из полиэтилена.

Единственное, что могли позволить себе бомжи, — перебраться летом с вокзалов в Битцевский лесопарк, а после вспоминать это блаженное время тёмными зимними вечерами и ночами. Для бродяг возможность искупаться в тамошнем пруду и постирать барахлишко становилась настоящим счастьем. И говорили они о Битце, Сокольниках и Лосинке с таким же трепетом, с каким в ином социальном слое упоминали Канарские острова, Давос и Ниццу.

Братство загнанных и отверженных приняло двух новых членов легко и естественно. Алиса даже не представляла, что всё получится так просто. Ненависть бродяг к тем, кто гужевался в тёплых постельках и собственных квартирах, делала невозможным предательство. Раз Алису с Денисом обидели ТАМ, загнали в подполье, вынудили скрываться, значит, по своим, неписанным, но неуклонно исполняемым законам бомжи были обязаны помочь им. Посоветовать дельное, подкинуть денег, оказать посильную протекцию.

И Алиса уже не считала себя вправе хоть тайно, но чураться этих грязных-пьяных дядек и тёток, подростков и малышей. Ведь они с Денисом превратились в преступников, стали ворами, и это ещё сверх того, что их который день искала милиция. Но, странное дело, после кражи в Зеленограде Алисе стало легче. С души словно свалился камень. Она уже не считала себя невинной жертвой чужого произвола, интриг, предательства. Даже если ей завтра доведётся попасть в тюрьму, она будет знать, что заслужила наказание. Алиса как бы подстроилась под уже созданную репутацию, а иначе сошла бы с ума.

Да, они прячутся, живут случайными заработками, ночуют в вагонах. Они нарушили закон по-настоящему, и всё встало на свои места. Теперь уже не обидно, не зазорно драить полы в вагонах, собирать бутылки, жир для самодельной плиты, который сливали бомжам в канистры продавцы из палаток «кура-гриль». Можно было не оскорбляться, выслушав галантное предложение выпить одеколон «Колокольчик» и откушать из общей кастрюли гороха с тушёнкой.

Отказавшись от подобной чести якобы в пользу нуждающихся, Алиса наливала в чайник бесплатный кипяток, клала туда пакетики с чайной заваркой или сыпала кофе. Три раза в день они с Денисом плотно перекусывали — то на столике в купе, то в вокзальном буфете, то прямо на площади. Однажды довелось побывать и в «прожарке» — специальной бане для бродяг, потому что Алиса панически боялась завшиветь.

Как могла, она обустраивала их с Денисом нехитрый быт, и уже плохо представляла, как придётся взять и распрощаться с мальчиком — ведь у них на самом деле разные судьбы и разные семьи. Возможно, они никогда больше не встретятся. Сколько осталось быть вместе, рядом с этим пострелёнком? День, два? А, может, всего несколько часов?

Теперь Алиса отлично понимала, как за краткий срок можно узнать человека лучше, чем за всю жизнь. И, к ужасу своему, ощущала, что образы матери и бабушки постепенно тускнеют в её памяти, отдаляются. Будто не двадцать два дня прошло с тех пор, как они с мамой распрощались на платформе «Комарово», а двадцать два года. Электричка уносила Лолиту Эрнестовну в Петербург, а Алиса, глядя вслед удаляющемуся составу, даже не представляла, что их всех в скором времени ожидает.

И сама Алиса уже никогда не будет прежней. Да, если всё сложится удачно, она вернётся в свою квартиру, в университет, в спортзал. И станет жить так, как жила раньше. Но воспринимать мир будет совершенно по-другому, и оценивать людей станет иначе. Её уже никто и никогда не сможет обмануть. И критерии оценки ужесточатся, и планки поднимутся выше. Алиса Янина пересмотрит свои жизненные ориентиры.

В какой-то степени она осложнит своё существование. Ей будет тяжелее жить. Но обратить время вспять нельзя, и нынешнее жаркое лето навсегда останется с ней. Душа, словно окаменевшая, горячая, сухая земля железнодорожной полосы отчуждения, уже не пропустит через себя ростки доверчивости и наивности, самоуверенности и чванства. Через шесть дней ей исполнится двадцать один год. В некоторых странах именно этот возраст считается порогом совершеннолетия…

Алиса уже вымыла пол в вагоне, в туалетах, в тамбурах. Выгребла все оставленные бутылки, и Денис побежал их сдавать. Заодно он собирался ещё раз позвонить Оксане. Насчёт мобилы они договорились с буфетчицей и продавцом куры-гриль. В этом же вагоне им предстояло провести нынешнюю ночь. Будет ли она последней на вокзале? Хорошо, если да. Ведь должна же Оксана вернуться до начала учебного года! Её дочери восемь лет, как и Денису, и она должна идти в школу.

С бродягами оказалось общаться легче, чем с приличными людьми. Они не задавали лишних вопросов, не стеснялись чужаков, вели свои обычные беседы. Выдавали желаемое за действительное, подчёркивали свою значимость, нужность, востребованность. Пили принесённую Алисой водку, придумывали каких-то влиятельных друзей, богатых родственников, которые в любой момент примут с распростёртыми объятиями. Подростки-беспризорники привели Алису и Дениса к своему лидеру Ваське. А уж он посоветовал им ночевать в вагонах, потому что не место питерцам в бункере и «на пятаке». Алиса с ним немедленно согласилась.

Васька и его любовница Арина договорились с проводницами о работе для Алисы, потому что без их поручительства до вагонов никого не допускали. Где ночевал сам главарь. Алиса не интересовалась. Но одет он был неплохо, чисто, благоухал одеколоном. Арина и вовсе напоминала фотомодель, к тому же носила дорогой джинсовый комбинезон для беременных.

Денис бегал с пацанами-попрошайками к метро, дав честное слово, что не будет нюхать клей в их компании. Воровать он больше не пробовал, потому что раз данное обещание выполнял неукоснительно. Просто смотрел, как воруют другие, — надо же было чем-то себя занять. Потом, перед сном, Денис рассказывал Алисе про лже-инвалидов, токсикоманов, малолетних шлюх и убийц. Что в этих рассказах было правдой, а что нет. Алиса не знала, но мысленно заклинала Оксану поскорее вернуться. Особенно после того, как впервые в жизни увидела, что значит «любить хором».