Звезды смотрят вниз - Арчибальд Кронин

— Что?

— Никаких «что»! Завтра получите от Стротера предупреждение. Ему нужен человек, имеющий степень бакалавра, а не шахтёр-недоучка, как вы.

Целую минуту Ремедж злорадно наблюдал за лицом Дэвида, затем с сардонической улыбкой на жирных губах повернулся к нему спиной и вошёл в лавку.

Дэвид шагал по Лам-стрит, опустив голову, глядя в землю.

Воротясь домой, он прошёл в кухню и автоматически принялся готовить себе ужин. Дженни была в Тайнкасле у матери, он отправил её туда на этой неделе, чтобы избавить от волнений, связанных с судом. Он сел за стол и все помешивал ложкой в чашке, но не дотронулся до чая. Так, значит, его хотят уволить. Он сразу понял, что Ремедж не лжёт. Конечно, можно ещё повоевать, подать жалобу в Северную ассоциацию педагогов. Но что толку? Лицо Дэвида приняло жёсткое выражение. Нет, пускай делают, что хотят. Сегодня в шесть часов он поговорит с Нэджентом. Пора выбраться из этого тупика, которым является для него школа, пора приняться за настоящее дело, оправдать своё существование.

В три четверти шестого он вышел из дому и отправился на вокзал. Но на полдороге заметил какую-то суматоху в верхнем конце улицы и, вглядевшись, увидел двух мальчиков-газетчиков, которые мчались вниз по холму, азартно размахивая вечерними бюллетенями. Дэвид остановился и купил газету. Забытые на время суда слухи и тайные опасения вдруг вновь вспыхнули в его памяти. Через всю первую страницу газеты шёл жирным шрифтом заголовок:

«CPOK УЛЬТИМАТУМА АНГЛИИ ИСТЕКАЕТ СЕГОДНЯ В ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ НОЧИ»

Во вторую субботу сентября 1914 года Артур около часу дня возвращался домой из «Нептуна». На руднике снова всё было по-прежнему, работа возобновилась, трагическая история катастрофы, казалось, была забыта и погребена навсегда. А между тем лицо Артура не выражало удовлетворения. Он шёл по дороге походкой усталого человека. Войдя в усадьбу, он увидел, что, как он и ожидал и боялся, сегодня прибыл новый автомобиль. Бартлей, отправленный в Тайнкасл на месяц для обучения, сегодня сам приехал в нём, и автомобиль стоял на дорожке перед домом — машина типа Ландоле, сочетание блестящего коричневого лака с сверкающей медью. У нового автомобиля стоял Баррас, и когда Артур проходил мимо, он его окликнул.

— Посмотри, Артур, вот он, наконец!

Артур остановился. Он был в рабочем костюме шахтёра. Остановив на автомобиле угрюмый взгляд, он сказал, наконец:

— Да, вижу.

— У меня теперь столько дел, что автомобиль попросту необходим, — пояснил Баррас. — Нелепо было не подумать об этом раньше. Бартлей говорит, что у этой машины прекрасный ход. Сегодня вечером мы с тобой прокатимся в Тайнкасл и испытаем её.

Артур, казалось, раздумывал. Он сказал:

— К сожалению, я ехать не могу.

Баррас засмеялся. Смех тоже был новый, как и автомобиль. Он ответил:

— Ерунда. Мы проведём вечер с Тоддами. Я заказал для всей компании обед в Центральной.

Артур отвёл глаза от автомобиля и уставился теперь на отца. Лицо Барраса не было красным, а между тем оно, казалось, пылало: глаза и рот были ярче, чем прежде, особенно выделялись глаза — маленькие, за сильными стёклами. В нём замечалась какая-то суетливость, непонятное возбуждение; может быть, это новый автомобиль так обрадовал его?

— Я не знал за тобой привычки давать обеды в Центральной, — заметил Артур.

— У меня и нет такой привычки, — отвечал его отец с неожиданным раздражением. — Но сегодня особый случай. Алан отправляется со своим батальоном на фронт. Мы все им гордимся. К тому же я некоторое время не встречался с Тоддом. Хочу его повидать.

Артур опять подумал с минуту, затем спросил:

— Ты не виделся с Тоддом с тех пор, как случилось несчастье в копях?

— Да, — отрывисто подтвердил Баррас.

Наступило молчание.

— Знаешь, отец, меня всегда поражало, что ты не попросил Тодда выступить и поддержать себя на суде.

Баррас резко повернулся к сыну:

— Поддержать! Что ты хочешь сказать? Выводы следствия были совершенно удовлетворительны, — не так ли?

— Удовлетворительны?

— Да, именно, — отрезал Баррас. Он достал из кармана платок и стёр небольшое пятно пыли с радиатора.

— Так ты едешь в Тайнкасл или нет?

Артур ответил, глядя себе под ноги:

— Да, папа, еду.

Оба молчали, пока не прозвучал гонг.

Артур пошёл за отцом в столовую завтракать. Баррас шёл несколько быстрее обычного. Артуру показалось даже, что он торопится. В последнее время походка отца стала такой быстрой, что всегда казалось, будто он спешит.

— Замечательная машина! — объявил за столом Баррас, обращаясь к тётушке Кэрри. — Надо будет вам покататься в один из ближайших дней, Кэролайн.

Тётушка покраснела от удовольствия, но раньше, чем она успела ответить, Баррас развернул газету, экстренный выпуск, привезённый Бартлеем из Тайнкасла. Быстро просмотрев первую страницу, он заметил с удовлетворением:

— Ага! Есть новости. И хорошие новости. — Его зрачки слегка расширились. — Немцам дан серьёзный отпор на Марне. У них тяжёлые потери. Наши пулемёты косили их продольным огнём. Громадные потери. Насчитывают до четырёх тысяч убитых и раненых.

Артур вдруг сделал наблюдение, что отец смакует эти потери, это убийство четырёх тысяч человек, с какой-то своеобразной бессознательной жадностью. По его телу прошла лёгкая дрожь.

— Да, громадное количество, — сказал он вслух ненатуральным тоном, — четыре тысячи человек! Почти в сорок раз больше, чем погибло у нас на «Нептуне».

Мёртвая тишина. Баррас опустил газету. Впился глазами в Артура. И наконец сказал, повысив голос:

— Со странной меркой ты подходишь к вещам, если способен одинаковым тоном говорить о нашей неприятности в шахте — и об этом. Если ты не перестанешь вечно думать о том, что прошло и позабыто, ты превратишься в настоящего маньяка. Надо взять себя в руки. Неужели ты не сознаёшь, что на наших глазах происходит народное бедствие?

Он нахмурил брови и снова углубился в газету.

Новая пауза. Артур с трудом доел завтрак и сразу же ушёл к себе наверх. Он сел на край кровати и уныло смотрел в окно.

Что такое с ним делается? Несомненно, отец сказал правду. Он становится маньяком, настоящим маньяком, и не может с этим бороться. Сто пять человек погибло в шахтах «Нептуна». И он не может забыть о них. Эти люди жили в его сознании, были всегда с ним — во время еды, прогулки, работы. Они являлись ему во сне.

Забыть о них было невозможно. Вся эта «резня», как выражался его отец, эта страшная бойня, убийство тысяч людей бомбами, пулями, гранатами, шрапнелью, — все это, казалось, только усугубляло и заостряло его болезненное копание в себе. Война сама по себе для него не существовала. Она была лишь эхом, мощным отголоском несчастья в «Нептуне». Это был одновременно и новый ужас и повторение старого. Жертвы войны были и жертвами копей. Война была как бы катастрофой в «Нептуне», увеличенной в гигантском масштабе; то, первое, наводнение разливалось более могучим потоком, ширилась трясина, в которой тонула высокая идея о драгоценности человеческой жизни.