Спецназовец. За безупречную службу - Андрей Воронин

«Молоток, — нарушив молчание, похвалил его Баклан, — подрастешь — кувалдой станешь. Нет, в натуре, ножик ты в этого клоуна на балконе бросил нормально, прямо как я. Ну или почти как я».

«Довольно изящно, хотя и не без шероховатостей, — поддакнул ему своим ровным, шелестящим, как сухая трава на ветру, голосом застреленный в спину в далеком шикарном Монте-Карло инструктор спецназа ГРУ полковник Лыков. — Я сразу понял, Спец, что из вас со временем выйдет толк».

«Вечно у тебя все не как у людей. Одно слово — мандалай! — кашляя кровью, прохрипел с пассажирского сиденья джипа раненый Мандалай. — Хрен поймешь, за кого ты, а главное, за каким бесом оно тебе надо…»

«Козел, — высморкавшись в два пальца, поставил диагноз побитый трупными пятнами Сыч. Его правый глаз вытек, над левым зияла черная дыра входного отверстия, и Юрий хорошо помнил, чьих рук это дело. — Гамадрилом был, гамадрилом и остался. И помрешь, сука, все тем же гамадрилом. Такие бабки, и опять мимо кассы!..»

«Вечно ты во что-нибудь встрянешь, боец, — неодобрительно проворчал Ти-Рекс. Юрий понял, что сон наяву скоро кончится: если заговорили живые, значит, мертвым больше нечего сказать. А мертвых среди тех, кого он знал и помнил, уже давно было намного больше, чем живых. — Ну, да ничего, перемелется — мука будет. На войне всегда кого-то убивают — на то, брат, и война, чтоб ей ни дна, ни покрышки…»

«Жениться тебе надо, — авторитетно заявила Даша Быкова. — Сколько можно валять дурака? Неужели до сих пор не наигрался в войну? Я же тебя знаю, как облупленного, Юрка, ты же не такой!»

Юрий глубоко вдохнул горький табачный дым и совершил очередное убийство, шлепком ладони по щеке прервав звенящий на высокой ноте боевой клич атакующего комара.

«…за отличное выполнение важного правительственного задания и безупречную службу, — через головы присутствующих донесся откуда-то издалека глубокий оперный бас генерала Алексеева, — присвоить старшему лейтенанту Якушеву внеочередное звание майора…»

«Подарок от областного руководства, — вторя ему, произнес своим насквозь лживым голосом подполковник Сарайкин. — За безупречную службу».

— Я прошу прощения, — перебил подполковника директор «Точмаша» Горчаков. — Понимаю, сейчас не время и не место, но, с другой стороны… В общем, я хотел спросить: а как же папка?

— А я вам не господь Бог, — с вызовом проинформировал Юрий, не до конца понимая, с кем говорит — с реальным человеком или с комбинацией паров неусвоенного алкоголя, воспоминаний и накопившейся усталости. — Успокойтесь вы и отстаньте, наконец, от меня с этой папкой! Теперь это не ваша забота, у вас что — на заводе дел мало?

— Прощайте, — сказал Горчаков. — И спасибо за все.

Юрий не ответил. Директор «Точмаша» спустился с крыльца. Якушев услышал, как скрипят под его весом шаткие ступеньки, и собственным задом почувствовал их шевеление. Из этого следовало, что только что, сию минуту, он облаял не плод своего воображения, а живого человека. Ну и черт с ним! Ишь, умник выискался: папку ему подавай! А где ты был, когда за эту папку надо было драться? И где б ты, умник, очутился, если бы Сарайкину не вздумалось поиграть в ковбоя, и он очень своевременно не пристрелил бы командира рейдеров?

Юрий зажег еще одну сигарету и подумал: шутки шутками, но, в самом деле, папка-то где? Куда подевалась? Горчаков утверждает, что перед тем, как очутиться в нокауте, видел ее собственными глазами. А Сарайкин говорит, что вошел в коридор, когда рейдер готовился сделать контрольный выстрел Горчакову в голову, застрелил бандита, спас заложника и так далее, но никакой синей папки в глаза не видел.

Врет? Или папку умыкнул кто-то третий? Или вот еще, к примеру, такой вопрос: если врет, то кто именно — Сарайкин или Горчаков? Почему не предположить, что вся эта история с захватом завода — дело рук директора? Начальник службы безопасности рассказал ему о проекте «Борисфен», поделился своим беспокойством, а этот колобок решил немножечко улучшить свое финансовое положение и, заботясь о собственном алиби, инсценировал рейдерский захват…

Отличная версия, подумал Юрий. Сарайкин ухватится за нее руками и ногами, если ему рассказать. Впрочем, дай ему волю, доверь ему это расследование, он еще и не такое сочинит. Накидает целый ворох версий, а дело кончится пшиком — так примерно, как кончилось расследование обстоятельств гибели Камышева.

Из-за угла послышался шум включившегося автомобильного двигателя — судя по мягкому, шелестящему звуку, новенькой «тойоты» Горчакова. За спиной у Юрия скрипнула, открывшись шире, обитая лохматой от старости клеенкой дверь, потянуло дорогими (естественно, по местным меркам) духами; «У меня жена раскрасавица, ждет меня домой — ждет, печалится…» — заглушая мычание недоенной коровы и звон посуды, с пьяной слезой ревел в доме нестройный хор. «Уроды, — подумал Юрий. — А впрочем, что я к ним привязался? Люди как люди, живут как умеют, как получается… Настоящие уроды ведь тоже не с неба падают, они — продукт среды…»

Запах духов усилился.

— Скучаете? — спросила, присев рядом с ним на корточки, Марина Горчакова. Сквозь цветочный аромат парфюма пробивался ее настоящий запах — свежескошенного сена, молочной кукурузы, сладкой девичьей испарины — запах желания, который, будучи помноженным на мягкие августовские сумерки и водку, представлял собой крайне опасную гремучую смесь.

«Дело солдатское», — нейтральным тоном произнес в голове у Юрия Монах, он же — отец Михаил, навеки оставшийся на чужом ему Лазурном Берегу священник с душой солдата.

— Проветриваюсь, — нарочито грубо сказал Юрий. — А вы домой? Поторопитесь, ваш отец уже прогрел машину. Не надо заставлять его волноваться.

Марина встала с корточек.

— Я только хотела спросить, — сверху вниз холодно сообщила она. — Можно?

— Можно, — затягиваясь сигаретой, рассеянно ответил Якушев. — Хотя ответить, тем более честно, не обещаю.

— Это о рейдерах. Скажите, их всех поймали?

— Н-ну-у… Кого поймали, кого… В общем, я думаю, всех, — сказал Юрий. — А что, кто-то из них вам особенно запал в душу?

Он тут же понял, что здорово перегнул палку, сморозив жестокую глупость, но Марина этого, казалось, не заметила.

— Да, — просто ответила она. — Когда нас с мамой забирали из дома, я заметила на одном из них золотые часы — точь-в-точь такие, какие были у дяди Коли до того, как его ограбили.

— У какого дяди Ко… Что, простите? У Камышева? Какие еще часы?

— Золотые. Швейцарские. Именные. Подарок президента, с гравировкой: «За безупречную службу».

Юрий почувствовал, что стремительно трезвеет.

— Его что, ограбили?

— Буквально за неделю до этой аварии, в которой он погиб. Ударили сзади по голове, забрали бумажник, часы… ну, как обычно.

Окурок красной искрой упал в черную траву, прочертив в воздухе короткую огненную дугу.