Почти идеальный брак - Дженива Роуз

будто она дразнит меня во время игры на детской площадке.

– Конечно, ты была, Сара. Никогда не думай иначе. Когда-нибудь ты сделаешь счастливым другого мужчину…

Я больше не могу сдерживаться. По моему лицу текут слезы, и на грубом стальном столе образуется небольшая лужица. Я качаю головой и молчу секунду, чтобы собраться с мыслями.

– Мне больно это говорить. Потому что я хотел бы быть таким человеком. Хотел бы я всё еще быть тем человеком… Но не могу, мое время вышло. И даже если б это было не так, я не заслуживаю тебя… никогда по-настоящему не заслуживал. Ты была у меня какое-то время, ты была моей, а я тебя потерял и всё испортил.

– Ты это сделал, – многозначительно говорит Сара.

– Знаю, – всхлипываю я. – Не проходило и дня, чтобы я не думал о тебе последние одиннадцать лет.

Раздается тяжелый удар стали о бетонную стену – это возвращается охранник.

– Время вышло. – Он громко причмокивает жвачкой и намеренно не смотрит ни на кого из нас, чтобы показать свою незаинтересованность. Сара сжимает мою руку в десятый раз. Я сжимаю ее в ответ.

Она встает.

– Прощай, Адам. Чего бы это ни стоило…

Обходит стол и подходит ко мне. Наклоняется и нежно целует меня в щеку, а затем шепчет мне на ухо:

– Я точно знаю, что это был не ты.

Я поворачиваюсь и смотрю на нее. На ее лице застыла зловещая улыбка. В ее глазах горит огонь, которого я никогда раньше не видел – по крайней мере, у человека.

– Что это значит? – Мой разум начинает лихорадочно работать, пытаясь собрать воедино то, что я только что услышал. – Сара, что ты имеешь в виду? Кто это был? Если ты знаешь, ты должна сказать мне! Ты должна вытащить меня отсюда! Сара!

Охранник хватает меня за плечи, разворачивая к двери. Сара продолжает пятиться, глядя на меня с этой гребаной улыбкой.

– Адам, ты проведешь остаток своей очень короткой жизни, думая обо мне, и я хочу, чтобы ты знал, что я никогда больше не буду думать о тебе.

Она уходит. Облако ненависти и токсичности всё еще висит в воздухе. Я в ступоре. Все звуки словно тонут в вакууме. Я даже не помню, как охранник проводил меня обратно в камеру. Я думал, что Сара всё еще любит меня или, по крайней мере, как-то заботится обо мне. Не так, как раньше, однако какая-то часть ее всё равно должна любить меня… Но кто это был там сейчас со мной?

Я не просил ее прощать мои ошибки. Я – корень всего этого. Но почему она оставила меня с этим? Чего она ожидала? Что мне делать? Что, черт возьми, она хочет, чтобы я подумал?

Я даже не могу контролировать свои собственные мысли. Они похожи на мчащийся товарный поезд со сломанным тормозным рычагом. Ничто не остановит их до неизбежного краха. Так много слов проносится у меня в голове… и чем чаще они проносятся, повторяются и переставляются, тем больше начинают обретать смысл.

Примерно через полчаса приходит охранник и препровождает меня в комнату с коричневой каталкой и несколькими приборами для контроля состояния здоровья. Меня ждут врач, медсестра и двое других охранников. Каталка обращена к большому затемненному зеркалу, в котором слабо видно мое отражение. Я прекрасно знаю, что люди по другую сторону зеркала с нетерпением ожидают того, что вот-вот произойдет. Я не виню их.

Ложусь на каталку. Охранники пристегивают меня ремнями, подключают к капельнице и кардиомонитору. Один из них спрашивает:

– Вы бы хотели, чтобы мы привели священника, или раввина, или кого-то еще для исполнения последнего обряда?

– Нет. В этом нет необходимости.

– Тогда какие-нибудь последние слова?

Прощение. Обеты. Сломанный. Мошенничество. Келли. Факт. Убивать. Шериф Стивенс. Дженна. Боб. Анна. Дом у озера. Джесси. Ребекка. ДНК. Покончи с этим. Мэтью. Хадсон. Скотт. Сара. Сара. Сара.

Все эти слова проносятся у меня в голове. Я надеялся, что мои последние мысли будут о жизни, которую я прожил, или о людях, которых любил. Есть какая-то странная поэтичность в том, что борющийся за жизнь писатель даже не может придумать несколько хороших последних слов. Единственные мысли, которые крутятся в моем мозгу, – моя собственная кончина. Что-то здесь не так. Что-то здесь не так.

И тогда это происходит. Как будто я могу видеть прямо сквозь зеркало перед собой Сару. Я вижу ее улыбку и выражение ее глаз. Отсчитанные пожатия ее руки. Странные прощальные слова и бессердечие. Но почему именно сейчас? Почему из всех дней ей нужно было говорить это, обращаться со мной так именно сегодня? Это как если бы… подождите. Нет, этого не может быть…

Сначала я чувствую оцепенение и собираюсь заснуть. Но вскоре начинаю дергаться и извиваться, а затем пронзительный жар начинает пронизывать мои органы, и я кричу. А потом внезапно всё прекращается.

Всё останавливается.

Я не вижу ничего, кроме черного холста с пробитыми в нем крошечными дырочками; белый свет разливается из центра к краям, как на старом ламповом телевизоре, который нагревается. Начинают появляться изображения. Образы Сары. Встреча с ней. Любить ее. Жениться на ней. Наблюдать за ней. А потом – всё, что я пропустил. Они почти как вырезанные сцены из фильма. За исключением того, что я их не вырезал. Я просто не обращал на них внимания. Ее планы, ее заговоры, ее расчеты, моя кончина…

Сара контролировала всё в своей жизни, включая меня.

Я недооценил ее. Как недооценивал и раньше. Но на этот раз всё оказалось слишком серьезно… Изображения становятся черными, а затем исчезают. Сара – моя последняя мысль, мой последний образ. Она была права во всем… абсолютно во всем.

64

Сара Морган

Я смотрю через одностороннее зеркало на испуганного мужчину, которого когда-то называла своим мужем. Я должна быть здесь в этот момент, довести дело до конца. К моему небольшому удивлению, тут есть знакомое лицо. Элеонора, во всей своей семидесятилетней красе, появилась, чтобы в последний раз увидеть своего драгоценного мальчика. Я не видела и не разговаривала с ней с тех пор, как закончился суд над Адамом. Раньше мне претила бы сама мысль о том, чтобы провести в ее присутствии хотя бы секунду, но в этот момент, на этом мероприятии, я рада ее видеть. Подхожу к тому месту, где она сидит, прихватив с собой самое строгое настроение и заранее подготовленный набор слез, готовых хлынуть из моих глаз.

Когда я нависаю над ней, она не поднимает взгляд, а просто говорит:

– Сара.

– Могу я сесть? – спрашиваю, на этот раз вежливо. Она