Лесная дорога - Кристофер Голден

– Черт побери, Дански, - зашипел Том Барнс. - Пусть она замолчит.

Майкл бросил на него суровый взгляд. Если этот человек считает, что их присутствие здесь осталось незамеченным, то он просто идиот. Вот и сейчас, взглянув еще раз на движущиеся наверху тени, Майкл заметил, как там, в темноте, промелькнуло что-то серебристое. И впервые услыхал пение. Оно было отдаленным и совсем тихим, но, внимательно прислушавшись, он смог различить, что это еще одна старинная детская песенка - из тех, что поют девчонки, прыгая со скакалкой. Местная песенка. Он ее узнал. «На полпути до Бостона, на полпути до Линна…» Майкл не знал продолжения и не мог различить слов - голоса звучали совсем тихо. Голоса маленьких девочек - по меньшей мере, трех или четырех, - прерываемые смехом. Очень близко - возможно, прямо на верхней площадке лестницы - кто-то шептался.

– Вы что-нибудь слышите? - вполголоса пробормотал Том Барнс.

Майкл его проигнорировал, взглянув на Джиллиан. Та смертельно побледнела и сделала первый шаг по лестнице, вслед за ним. Потом второй шаг.

Океан. Майкл учуял соленый запах прибоя, почти услышал его грохот о скалы, хотя они были сейчас в двадцати милях от побережья. Потом этот запах пропал, словно унесенный неуловимым ветерком, и на смену ему пришел другой. Спелая клубника. Восхитительный запах, от которого у Майкла заурчало в животе. С кленовым сиропом.

Цветущая сирень. Аромат был настолько сильным, что Майкл пошатнулся, и ему пришлось ухватиться за перила.

Наконец-то он все понял. Эти запахи принадлежали девочкам, являясь частью похищенных воспоминаний. Они могли сливаться и принимать определенную форму, но дело тут было еще и в мощной сенсорной памяти - обонятельной и слуховой, - которая могла сохраняться и перемещаться в пространстве. У Джиллиан был Новый год. А у Скутер-запахи попкорна и горячего какао, звуки каллиопы из фургончика мороженщика - это, должно быть, принадлежало ей.

А всякие другие запахи, и девчачьи песенки… Майкл все думал, сколько же здесь девочек, припасенных в качестве самых изысканных деликатесов, которыми понемногу лакомились девственницы Карфагена. Если они действительно ими были.

– Наверх, - проговорила Джиллиан. - Нам надо подняться.

Ее голос прозвучал столь же отдаленно, как и голоса прыгающих через скакалку девочек с их песенками, словно ее загипнотизировали. Джиллиан поднялась еще на ступеньку. Майкл шел за ней следом, держа наготове монтировку. Правда, он понятия не имел, зачем ему нужна эта железка. Он чувствовал, что попадает под действие тех же чар, что и жена. Притягательность лучших моментов жизни, бережно сохраняемых эпизодов прошлого.

– Мам?

Чары были нарушены голосом Тома Барнса В голосе, произнесшем единственный слог, слышался страх. Майкл посмотрел через перила на Барнса и его мать, которые в этот момент как раз остановились на пороге прихожей. Сьюзен стояла спиной к Майклу и Джиллиан. Том положил руку ей на плечо, и только сейчас Майкл услыхал странные звуки, исходящие из гортани пожилой женщины. Это был не просто плач, а тихий стон со всхлипываниями, говорящий о боли, облегчения от которой все не наступает. Потом звуки прекратились.

– Мама, что случилось? - прошептал Том. Стоя в тени у порога, она наконец повернула лицо к сыну, и ее черты озарились проникающим в прихожую лунным светом. Лицо деформировалось и стало рыхлым, кожа мерцала в лунном свете, струящемся в окна.

«Нет, - содрогаясь, подумал Майкл. - Она что - одна из них? Как она может быть одной из девственниц Карфагена?»

Девственницы… женщины, тысячи лет тому назад приносимые в жертву божеству - но все-таки женщины. С того момента как он невольно подслушал воспоминания мифического существа, живущего под Карфагеном, он считал, что иссохшие женщины и те, которых он видел в темных подземных тоннелях, - одни и те же. Или, возможно, это были лишь некоторые из тех несчастных. Вот что произошло с женщинами, у которых похитили память. Со всеми или только с теми, кто осмеливается возвращаться, приходить в этот дом, в новый храм Молоха? «О Господи, Скутер. Я обещал, что…»

Он не мог больше размышлять. Он лишь наблюдал за тем, как Том Барнс с криком протягивает руку к матери, испугавшись за нее - а должен бы испугаться ее вида Сьюзен вонзила в лицо сына пальцы, которые незаметно проникли в его плоть.

– Мужчины, - произнес Том Барнс чужим голосом. Это был голос существа, в которое превратилась его мать. Словно грубо пародируя речь, шевелились губы Тома, извергая этот ужасный голос. - Первосвященники, отцы и братья! Вы называли наш страх позорным и велели выше держать голову, улыбаться нашему богу-королю, показать ему наши прекрасные лица., а потом вы скормили нас ему. И вот во что мы превратились.

По лицу Тома струились слезы, глаза были широко открыты. Мать извлекла пальцы из его плоти. У него закатились глаза, он потерял сознание и рухнул на пол, с глухим стуком ударившись головой о паркет.

И лежал там без движения.

Майкл смотрел на женщину, на ее удлиненное лицо. Он понимал, что потерял ее, потерял маленькую заблудившуюся девочку, которой хотелось лишь, чтобы ее нашли. Недоверчиво качая головой, он отошел от нее к широкой лестнице, поднялся еще на одну ступень, не в силах оторвать от женщины взгляд.

Он услышал, как Джиллиан шепотом произносит его имя.

Повернувшись к ней, он почувствовал, как сжалось что-то в груди. Губы его раскрылись, но слова не выходили. Глаза защипало, но слез не было. Джиллиан стала теперь уродливой; ее черты начали безобразно вытягиваться.

В конце концов, это уже была не Джиллиан, а лишь ее оболочка, оставшаяся после того как вынули сердцевину. Просто оболочка.

Она пока не превратилась в одну из тех.

Но уже начала меняться.

В одно мгновение все страхи Майкла улетучились. Вообще все потеряло значение. В нем не осталось ни колебаний, ни опасений, ни даже намека на осмотрительность.

– Джилли! - закричал он, забыв о Сьюзен и ее лежащем без сознания сыне, и о тварях, шевелящихся в темных углах этого полуразвалившегося дома.

Боковым зрением он заметил, как начинают формироваться серебристо-черные фигуры - некоторые двигались с верха лестницы, другие из гостиных, расположенных по обе стороны от прихожей. Но Майкл не стал обращать на них внимания.

Кожа Джиллиан становилась рыхлой, мягкая плоть растягивалась. Глаза ее были полны страха.

– Нет, Джилли. Нет, детка, - шептал Майкл. Отбросив в сторону монтировку, он с силой притянул жену к себе и крепко обнял, положив одну ладонь ей на затылок и запустив пальцы ей в волосы. - Не дай этому случиться. Вспомни тот запах, елочные иголки и пылесос. Вспомни, как танцевала с отцом. Танцевала вальс.

В волнении он стал кусать губы. Как достучаться до этих воспоминаний? Ее лицо было прижато к его щеке, и он чувствовал, как оно меняется, удлиняясь и холодея. Пытаясь вырваться от него, она вонзила ногти ему в затылок.