Юджин - повелитель времени. Книга 7. Ее Высочество - Гай Юлий Орловский

– Принцесса! Я еще тот лебедь!

Она посмотрела на него добрыми глазами, взгляд стал совсем беззащитным, как у молоденькой серны.

– Да, конечно, глерд Фицрой…

– Он и поет, – сказал я, – как лебедь. Правда, красивый?

Она мягко улыбнулась:

– Очень красивый.

Фицрой гордо приосанился и посмотрел на меня свысока.

Пару раз встречались бегущие по дну ущелья быстрые ручьи, вода холодная и удивительно чистая, здесь одни камни, я повторил это про себя, а ноздри уловили запахи травы и цветов. Стены ущелья начали медленно отступать в стороны, насмотревшись друг на друга, уходить в землю, а впереди все отчетливее проступает желтый простор с огромным оранжевым солнцем на горизонте.

Трава высокая, желтая, с сочными стеблями, небо высокое, я вздохнул полной грудью и услышал, как поблизости Фицрой пробормотал:

– Наверное, я все-таки степняк? Мое королевство все покрыто лесом, но мне на просторе как-то больше…

Принцесса воскликнула с восторгом:

– Как бы я хотела здесь жить!.. Посмотрите, какие веселые в ручье рыбки!.. Как играют!.. Как бы хотела стать такой рыбкой…

Фицрой пошарил взглядом по ручью, словно искал там еще кого-то, но не нашел, ручей не река, разнообразия мало.

Понсоменер придержал коня, ожидая нас, вытянул руку в сторону.

– Уламры. Армия. Не шумите.

Мы покинули седла и, подбежав к загораживающим дорогу деревьям, отыскали местечки, где можно смотреть из-за кустов.

Я впервые видел конницу уламров на марше. По четверо в ряд на крупных лошадях, впереди знаменоносец крепко держит древко с трепещущим на ветру черно-красным полотнищем с оскаленным львом, у всех воинов лица суровые, жестокие, подчеркнуто мужественные.

Почти все, как я отметил, высокие, в плечах широкие и в прекрасных доспехах, у каждого в руке копье, а из-за спины торчит рукоять меча. За первой сотней проехала вторая, у этих копья короче и легче, все в металлических кольчугах, на головах шлемы с перьями на острие, штаны из кожи, сапоги добротные, а кроме меча за спиной у каждого еще и по кинжалу на поясе.

– Хорошо вооружились, – заметил Фицрой. – Чувствуется, Антриас обожает войну.

– Странно, – сказал я, – его королевство не выглядит бедным.

Фицрой посмотрел на меня несколько удивленно.

– А почему ему быть бедным? Ах да, все уходит на армию?.. Да, содержание такой армии обходится дорого, но он нещадно обирает побежденных. Разве у вас не так?

– Не так наглядно, – пробормотал я. – Ладно, если они будут двигаться в таком темпе, то война не начнется еще пару месяцев.

– Не поскачут же они вперед, – сказал он саркастически, – оторвавшись от обозов?

Они выскочили из-за гребня и ринулись в нашу сторону, сперва молча, потом дико заорали, а мы, понятно, должны в ужасе пасть на землю. Понсоменер быстро-быстро начал выпускать стрелы, я видел только блюр на месте рук, и десяток стрел ушло раньше, чем я создал два пистолета и, сведя кулаки, начал нажимать на скобы, стараясь удержать прицел.

Фицрой, то ли в ужасе, что опоздал, то ли красуясь перед принцессой, прыгнул вперед со вскинутым мечом, красиво и страшно вскрикнул, явно рисуясь, ударил удлиненным лезвием.

Рундельштотт укрыл принцессу плащом и повернул ее голову так, чтобы уткнулась ему в грудь лицом и не смотрела, как оружие рассекает головы и вспарывает животы, только Понсоменер убивает красиво, как бы даже не убивает, а просто выводит из строя, хотя они и не в строю, но все равно в строю…

Я не успел увидеть, откуда прилетел молот, Понсоменер рухнул с коня как подкошенный. Двое разбойников набросились на него с ножами, я видел быстро взлетающие клинки, пустил коня в их сторону, стреляя безостановочно.

Разбойники рухнули, Понсоменер распластался на земле, оглушенный и с кровью на лице, но рубашка спасла от острых клинков, и когда мы с Фицроем подняли его с земли, он прошептал слабым и прерывающимся голосом:

– Что вы наделали… Теперь все попадетесь…

Фицрой буркнул:

– А что, надо было тебя оставить?

Понсоменер сказал прерывающимся голосом:

– Я… никто… меня можно было оставить… спасайте принцессу…

– Все правильно, – сказал я с досадой, – но ты принес мне присягу верности! За это я, в свою очередь, обязался защищать тебя и твои интересы. Так что умно или глупо, но присяга и для меня присяга… кто бы подумал, что я такой дурак! Сам бы себе плюнул в рожу. Ехать сможешь или привязать на коне?

Он прошептал разбитым ртом:

– Смогу… Хоть как-то, но смогу… Но если погоня, то я останусь, а вы идите…

– Ты нам не указывай, – сказал я строго. – Сейчас мы один за всех, все за одного! Этим бандитским лозунгом будем руководствоваться, пока не выберемся к своим, потому что это демократично и выгодно, а демократы везде, где выгодно…

Фицрой придирчиво смотрел, как я дал Понсоменеру проглотить красную пилюлю и наложил на лоб две полоски пластыря, после чего Понсоменер заметно ожил, явно не признавался, что голова раскалывается от боли.

Рундельштотт пробормотал:

– Не разбойники это, а просто… невежественные люди, все еще считающие эту землю только своей.

– Что за племя? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Не все ли равно? Все равно скоро исчезнет. Либо истребят, либо вольются в народ уламров. Или верхнедолинцев.

Вдогонку к медленно всползающему оранжевому гиганту выскочило из-за края земли карликовое белое, Фицрою и даже Рундельштотту с Понсоменером хоть бы что, даже не щурятся, а мне этот нещадный блеск бьет по глазам, стоило бы взять еще и солнцезащитные очки.

Рундельштотт иногда косился в сторону неба, часто хмурился. Фицрой заметил, спросил:

– Что там, драконы?

Старый чародей покачал головой.

– Хуже.

– Голые бабы с крыльями? В смысле, гарпии?

– Солнце, – ответил Рундельштотт коротко. – Не успеет зайти, как выскочит зеленое. Без оранжевого будет светить недолго, однако успеет натворить…

Фицрой сразу же начал вертеть головой, привстал на стременах, но не перестал придерживать принцессу в одеялке плаща.

– Вон там горы близко!.. Если доскачем, то в пещере…

– Там нет пещер, – сообщил сонным голосом Понсоменер. – Нужно ехать прямо. Как ехали.

– А солнце? – спросил Фицрой.

– Впереди склеп, – сказал Понсоменер.

Фицрой поерзал в седле, посмотрел орлом-стервятником.

– Давно разграблен? Или что-то осталось?

Понсоменер остановил коня, огляделся. Фицрой сказал быстро: